Дмитрий Барчук - Александрия

Мой собрат по несчастью, похоже, насытился. Довольный, он отвалился от стола. И его потянуло на разговор.

– Положительно во всем, что касается продолжения жизни, мы свободны только в мелочах. Нам лишь кажется, что это мы сами принимаем решения, а на самом деле за нас уже давно все решено: кому, с кем и как долго предстоит прожить вместе и завести детей. В этой великой эпопее под названием «Жизнь» никакие мы не сценаристы и даже не режиссеры, а всего-навсего актеры. Каждому из нас отведена его роль, и от личных качеств человека зависит только, насколько талантливо он ее сыграет.

– Что в голове у этих баб, никогда не поймешь! Вот и нашему бедному другу царю Александру тоже в браке не повезло. Оба ребенка, рожденные царицей Елизаветой, умерли в младенчестве. Но и они были не от него. Не в отсутствии общих детей коренилась причина размолвки супругов. На протяжении 32 лет совместной жизни царь откровенно изменял жене с многочисленными фаворитками. Он даже завел себе эрзац-семью с любовницей Марией Нарышкиной, родившей ему дочь Софью. Более того, не только не противодействовал, а наоборот, поощрял романы своей жены с другими мужчинами. Он, по сути, благословил на связь с Елизаветой своего друга Адама Чарторыйского. И почему же, вы думаете, император вел себя столь странно? Через год после свадьбы с Елизаветой доброхоты принесли ему письмо, написанное ее рукой, примерно такого содержания: «Я люблю Вас и буду любить, даже если против меня восстанет целый свет… Я теряю голову, у меня мутится разум. Ах! Если это будет продолжаться, то я сойду с ума! Я думаю о Вас весь день и ночью, когда просыпаюсь. Я вспоминаю тот сладостный миг, когда я вся отдалась Вам…» Как вы думаете, кому было адресовано это любовное послание? Мужу? Любовнику? Нет, Михаил Аркадьевич, опять не угадали. Эти пылкие признания в любви предназначались… прелестной графине Головиной, жене гофмаршала двора великого князя. Законная супруга наследника российского престола, похоже, оказалась лесбиянкой, или как сейчас принято научно выражаться, бисексуалкой, ибо совсем она мужчин не чуралась. Но самый главный парадокс заключается в том, что именно эта, с позволения сказать, женщина привела Александра Павловича к Богу. Воистину неисповедимы пути Господни!

– Он попался! Попался! – продолжал твердить про себя, как молитву, Александр, лакею же громко крикнул: – Пригласите полковника Мишо.

Когда посланник Кутузова переступил порог царских покоев, он не узнал своего государя. Перед ним стоял совсем другой человек. Решительный и целеустремленный.

– Полковник, я обдумал привезенные вами известия из ставки. И вот мой ответ фельдмаршалу. Ни о каких переговорах с Наполеоном не может быть и речи. Никакого мирного договора. Я скорее отращу себе бороду и буду питаться черствым хлебом в Сибири, нежели подпишу позор моего отечества и дорогих моих подданных, жертвы которых умею ценить.

Александр твердым решительным шагом подошел вплотную к курьеру, обнял его за плечи и сказал, глядя прямо ему в глаза:

– Не забудьте то, что я вам сейчас скажу, полковник. Возможно, однажды мы об этом еще вспомним. Наполеон или я! Я или Наполеон, но вместе мы царствовать не можем. Теперь я его повадки знаю. Он меня больше не проведет и из западни ему уже не выбраться!

На глазах у изумленного полковника появились слезы. Он склонился перед своим императором в благоговейном поклоне и молвил:

– Государь, устами Вашего Величества говорит слава нации и освобождение Европы.

Наполеон засыпал русское командование предложениями о мире. Но Кутузов и Беннигсен продолжали вялые переговоры с Лористоном и Мюратом, чтобы только выиграть время и дождаться появления своего главного союзника – холода.

И только когда на московские пожарища выпал первый снег, французский император понял, что его дурачат. Между тем русские войска начали выдвигаться в сторону древней столицы и разбили авангард неаполитанского короля. Дальнейшее пребывание в Москве было подобно смерти. Поэтому Наполеон отдал приказ об отступлении. Он намеревался сокрушить левый фланг Кутузова и отвести свои войска на юг, где на берегах Дуная можно было перезимовать, а затем с новыми силами на следующее лето закончить русскую кампанию.

Но под Малоярославцем русские войска преградили путь отступающим французам, и им не осталось другого варианта, как возвращаться обратно в Европу по опустошенной Смоленской дороге.

Деревни и села уже облетел слух о том, что французы сожгли златоглавую Москву, осквернили древние храмы, надругались над православными святынями, и теперь оскорбленный народ готовил «теплый» прием захватчикам. Среди мужиков прошел слух, что крепостным, отличившимся в войне с французами, царь якобы обещает даровать вольную. Над несчастной головой победителя Европы нависла дубина народного варварского гнева.

«Великая армия» таяла буквально на глазах, и не столько в больших сражениях с регулярными частями, а сколько от холода, голода, от бесконечных стычек с летучими казачьими сотнями и партизанскими отрядами мужиков.

Это война велась совсем не по тем правилам, к которым привык блестящий полководец. В ней не было вообще никаких правил. Несмотря на военный гений, выиграть схватку у «великого генерала Мороза» было не под силу даже Наполеону.

Но русские генералы продолжали опасаться прославленного неприятеля. И только их нерешительность позволила французам избежать окончательного разгрома на Березине.

Из шестисоттысячного войска, вторгшегося в июне в Россию, обратно в Европу в декабре 1812 года вернулись лишь пятьдесят тысяч.

В Сморгони император бросил свою армию, как некогда это сделал в Египте, и в овчинном тулупе в сопровождении Коленкура и двух адъютантов укатил в деревянном возке в Вильно, а потом через Польшу и немецкие княжества – в Париж.

Царь со своей свитой подъезжал к Вильно. Не прошло и полугода с тех пор, как ему пришлось в спешном порядке отступать отсюда, чтобы не попасть в плен к французам. И вот все изменилось с точностью до наоборот. Теперь Наполеон со всех ног драпает от русских войск.

Эх, если б казачки Чичагова оказались чуточку проворнее, сидел бы сейчас завоеватель мира в железной клетке, как пойманный лютый зверь. И провезли бы его по Европе, чтобы все народы воочию убедились, что бывает с захватчиками трона. Но это еще успеется. Жало у змеи вырвано. Пускай еще побрыкается малость. Додавим гадину в ее собственном логове.

Царский кортеж поравнялся с толпой пленных французов, которых конвоировали усатые гренадеры. Насколько жалкий вид имели бывшие покорители Европы! Закутавшиеся в изодранные бабьи платки, мужичьи зипуны и вообще в какие-то лохмотья, они понуро брели по заснеженной дороге, не смея оторвать опущенных вниз взоров от расхлябанного месива под ногами.