Валерий Залотуха - Отец мой шахтер (сборник)

– Божий человек, значит? – повторила она вопрос.

– Божий человек, – спокойно подтвердил Коля. Он не видел Верку, не видел, что с ней творится.

– Ага! – закричала она вдруг. – Ты, значит, божий человек, а мы здесь в навозе ковыряемся? – И закричала громко на лошадь: – Тр-р-р!! – так громко, что вторая половина деревни услышала.

Коля натянул поводья и непонимающе смотрел на Верку. Она соскочила с телеги и побежала к своему домишке. Бежала и бормотала что-то на ходу, ругалась.

Коля долго смотрел ей в спину и, так ничего не поняв, тронул лошадь.

Он проехал немного, когда Верка вдруг остановилась и посмотрела ему вслед, и в глазах ее было прямо-таки отчаяние.

– Ко-оль! – крикнула она, но он не услышал.

– Колька! – повторила она еще громче, и вся деревня слышала этот крик, только он не услышал.

– Абдула! – тогда крикнула она, и Коля обернулся, и лошадь остановилась.

Она подбежала к телеге и, кривя губы и не глядя на Колю, задыхаясь после бега, но пытаясь казаться равнодушной, заговорила:

– Ну, в общем… Ты это… Скажи матери, что я сегодня на ферме дежурю. Я там для нее два мешка комбикорма спрятала… – Верка помолчала и прибавила, глянув очень коротко, но все же виновато: – Ну и вообще…

Но этим день не закончился, видно, был такой день; по любимому Федькиному выражению: «С возу упал, вилы в жопу воткнутся», закончился он в доме Ивановых ссорой, скандалом, чуть ли не дракой. Как это обычно бывает, сначала все было тихо, мирно.

Тихо, мирно, даже уютно было вечером в доме Ивановых. Коля ремонтировал прялку, на которую Федька упал однажды и сломал, тетка Соня штопала чулок, Федька собирался на дело. Он не пил четвертый день. В такие перерывы Федька начинал уважать себя и, как следствие, важничать. А Колино известие о двух мешках комбикорма, которые предстояло сегодня упереть с фермы, вызвало еще и прилив энтузиазма.

– Слышь, мам, – лукаво улыбаясь, обратился он к тетке Соне. – Если так дальше пойдет, осенью свадьбу играть придется!

Тетка Соня оторвалась от скучного рукоделья, подняла на лоб очки, перемотанные изолентой в нескольких местах, посмотрела на Федьку, не понимая, о чем это он.

Федька обнажил железные свои челюсти.

– А чего, отдадим Коляна за Верку? За два мешка комбикорма! Калым!

Тетка Соня нахмурилась и опустила очки.

– Буровишь, что зря. Прошлый год геологи тут у нас работали, терли ее кому не лень. Домой водила. Бабка за занавеской, а она… – Тетка Соня снова оторвалась от штопки и сообщила полушепотом: – Деньги, говорят, брала… Ты, Федь, не знаешь, ты сидел тогда, а она…

– Чего там знать-то? Проститутка она и есть проститутка, – весело и просто рассудил Федька. Он собирался развить интересную тему, но Коля его перебил.

– Нефть искали? – обратился он с вопросом к тетке Соне.

– Кто? – не поняла она.

– Геологи.

– Не нефть, а эти, как их… – Тетка Соня поморщила лоб, вспоминая.

– Алмазы, – подсказал Федька недовольно.

– Нашли? – спросил Коля.

– А то! Полно, говорят. Тут, под нами, полно алмазов этих.

Тетка Соня громко вздохнула:

– Не знаю, чего они там нашли, а я всю жизнь в земле ковырялась, а хоть бы один… Поглядеть бы хоть, какой он…

Федька развеселился – засмеялся хрипло, с кашлем.

– Ну ты, мам, даешь! Они же глубоко, это ж бурить надо!

– Бурить… – недовольно повторила тетка Соня, закрывая эту бессмысленную тему, и обратилась к Коле: – Сынок, а ты чего ж не собираешься? Федька вон уже собрался.

Тут все и началось.

– Я не пойду, мама, – сказал Коля тихо.

– Как не пойдешь? – не поняла тетка Соня.

– Я не пойду воровать, – объяснил Коля громче.

Федька улыбнулся:

– У кого воровать-то? У колхоза? У государства этого вонючего? Да оно из народа все соки вытянуло, у него украсть – на том свете зачтется! – Федька даже плюнул с досады.

Тетка Соня поднялась с табурета, подошла к Коле, погладила его по голове и заговорила – виновато и горестно:

– Сынок… Колюшка… Это ж комбикорм, его не купишь, да и не на что. А у нас корова никак не раздоится, ты же знаешь… Нехорошо, ясное дело, нехорошо, а жить-то нам надо?

– Я не пойду, – еще раз сказал Коля.

Тетка Соня опустила руку, которой Колю по голове гладила, и, не зная, что еще говорить и что делать, вернулась к своему табурету и тяжело на него опустилась.

– Ты! Щенок! – заорал Федька и подскочил к Коле: – Тебя поймают – ничего не будет, а меня поймают – срок намотают! Да ты не будешь воровать, ты будешь только на шухере стоять, понял?

Коля не отвечал, но было понятно, что ответ его прежний.

Федька отошел от брата, сдерживая себя, и обратился к матери:

– Во, мам! Я тебе говорю – мы с этим мусульманином еще нахлебаемся!

– Ничего, я с тобой пойду, – решила тетка Соня и поднялась.

– Да куда ты пойдешь! – заорал Федька. – Ты по двору еле ползаешь!

– Ничего, докултыхаю. – Тетка Соня уже надевала свой рабочий грязный халат.

И тогда Федька снова подскочил к Коле, поднес к его носу свой здоровенный костяной кулачище с вытатуированными на пальцах четырьмя перстнями и спросил:

– Говори последний раз – пойдешь или нет? – Он даже захрипел от злости, и глаза его побелели.

Коля опустил голову и последний раз сказал:

– Нет.

Федька взвыл, развернулся на пятке и, не зная, куда деть скопившуюся в кулаке злость, врезал по дверному косяку так, что дом зашатался.

Такой вот выдался денек… Лучше бы его и не было.

На другой день тетка Соня заставила Колю поехать в военкомат за медалью. «А то, – сказала она, – кому другому отдадут». О вчерашнем не вспоминала и Федьке наказала забыть.

Федька мать послушался и даже дал Коле свой велосипед доехать до города, так как была среда – у автобуса выходной. Правда, прежде Федька долго мурыжил брата: мол, нельзя оставлять велосипед без присмотра, потому что кругом воры, а если кто спросит, где он этот велосипед взял, послать того подальше.

Коля терпеливо слушал и на периодически повторяемый Федькин вопрос: «Понял?» отвечал: «Понял».

У въезда в город Коля помолился в редкой березовой рощице. Он не обратил внимания на то, что встретившиеся ему на полпути красные «жигули», пропустив его, остановились и, чуть погодя, поехали за ним следом. А когда он молился в роще, машина встала на дороге, и этого Коля тоже не заметил.

Он въехал в пустынный двор военкомата, оставил велосипед у входа и вошел в полутемное прохладное помещение, пахнущее бумагой и гуталином. Было тихо и пусто. Коля нерешительно подергал ручки дверей, постоял в задумчивости и, облегченно вздохнув, направился к выходу, как вдруг услышал из‑за ближайшей к нему двери глухой грубый голос:

– Кто?

Коля даже вздрогнул.

– Кто?! – громче и грубее потребовал ответа тот же голос.