Анатолий Изотов - Верка

– Я шокирован, я не верю происходящему, но я сделаю все правильно, без единого промаха!

– Я знаю, что у тебя это получится, как и все у нас! Только надо очень постараться, надо сильно поверить и напрячь все свои способности. А сейчас танцы, еда и веселье!

Вечер шел своим чередом, на нем было в меру добрых пожеланий, слов благодарностей, шуток, незатейливых и острых анекдотов и даже коротких стихов. Никто, казалось, не замечал представителя спецотдела Ивана Ивановича, а он, наоборот, на сей раз более внимательно присматривался к гостям из дружественной страны, пытаясь связать поступившие сверху сигналы о брожении в рядах венгерских коммунистов с поведением обаятельных мадьяр. Когда все разошлись, Иван Иванович позвонил в гостиницу и, убедившись, что наблюдения за его подопечными и прослушивание их телефонных разговоров продолжается в заданном режиме, попросил докладывать ему немедленно о любых подозрительных действиях иностранцев. Потом стал обдумывать очередной отчет… Через полчаса ему сообщили, что Антал Балаш пытался позвонить в Будапешт, но связи не получилось, и он отправился на главпочтамт. На АТС главпочтамта подтвердили заказ на международный телефонный разговор, который не состоялся из-за отсутствия заказываемого абонента. В три часа ночи Ивана Ивановича разбудил дежуривший в гостинице агент и сообщил о только что возвратившемся с ночной прогулки мадьяре, который был в доску пьян. На вопрос, велись ли наблюдения за Анталом в городе, агент ответил отрицательно. Последнее обстоятельство расстроило отчет Ивана Ивановича, но поправить упущение он никак не мог, поэтому вложил в отчет короткую легенду о небольшой прогулке по ночному Симферополю подвыпившего иностранца, однако ничего не написал, а лишь подумал о возможном причастии к этому женщины…

А Антал действительно пришел в гостиницу пьяным от всего случившегося. После вечера в ресторане он внимательно изучил все инструкции, которые ему написала любимая, и, запомнив их, стал безошибочно действовать. Таким образом, менее чем через час открылась заветная дверь, и он оказался в жарких объятьях женщины, так сладко волновавшей его все эти дни. Но любовников ожидало куда большее счастье, радость и наслаждение, чем могло нарисовать их воображение! Два часа они не выпускали друг друга из своих объятий, не разжимали рук и не давали передышки своим страстям. Теперь эти сто двадцать минут вспыхивали самыми яркими искрами в сознании Антала и вновь и вновь ошеломляли и опьяняли и без того одурманенную его голову. Вера Павловна оказалась богиней любви, той потрясающей женщиной, которая умеет дарить чудо и превращать в высшее блаженство каждый миг. Вначале память Антала хаотично металась от одних сладких воспоминаний к другим, не в силах связать в единый дивный порыв эту краткую ночь. Раздробленные события то выплескивались в страстные диалоги, наполненные чудным смыслом и нежными словами, то воспроизводились в виде волшебных запахов и дурманящих прикосновений, то вырисовывались фантастическими красками и радужными ореолами, что освещали дивные кудри, лицо, губы, глаза. Только под утро он осознал полностью свою причастность к великому счастью, к которому его вела вся прошлая жизнь, а может, и таинственные неведомые силы…

Верка проводила гостей в Москву почти в полном соответствии с протоколом, но, придя домой, вдруг очутилась в плену странных ощущений, от которых разрыдалась обильными слезами. Вскоре она поняла, что это слезы трудного и таинственного счастья, а может, сожаления об окончании чудного праздника – настоящей награды после долгих месяцев тяжелого вдовства. Стало ясно: ее жизнь перешла в новую фазу, перекинулась в иное, неожиданное русло, в нем катятся совершенно другие, почти незнакомые доселе волны, и ответ, куда они ее вынесут, оставался пугающим и одновременно сладостным абсолютной неизвестностью. И лишь одно было ясным, прозрачным и понятным: в это течение ее занесла большая Любовь. О том, что ей предстоят неимоверные трудности, Верка догадывалась и имела представление об их масштабах, но они ее не пугали, потому что на первом месте стояла Любовь, а все остальное являлось неотъемлемой частью борьбы за нее. Краткая ночь, проведенная с Анталом, словно наградила ее особенными крыльями, которые дали ей возможность вылететь из темницы и снова ощутить себя любимой и любящей женщиной, а значит, жить полноценной жизнью.

И действительно, Верка впервые после трагического ухода Виктора стала ощущать полноту бытия. Ее все радовало: наступившая зима с переменной погодой, каждодневная работа и особенно сын, он уже хорошо читал, успешно осваивал игру на аккордеоне и часто принимал не по возрасту самостоятельные решения.

В душе она трепетно ждала вестей из Венгрии и в декабре получила первую весточку. Она пришла не по почте, а вместе с условиями контракта на поставку нового оборудования для разлива вина. Письмо было запечатано в длинный конверт, по-особенному сложено и написано каллиграфическим почерком. Антал писал рискованно открыто о своей любви, что тревожило и радовало Верку. Она запоем прочитала эти строки, потом внимательно прошлась по некоторым пояснениям к новому оборудованию и затем с тревогой начала вникать в скупые строчки на политическую тему. Улавливая многое из того, что было написано между строк, Верка поняла одно: в Венгрии люди проявляют открытое недовольство социалистическим строем. До этого она не сомневалась: СССР настолько могущественная держава, что под ее крыло стремятся все народы мира, и в ее душе давно восторжествовала гордость за свою Родину. Ее убеждение сильно окрепло под влиянием Виктора, он не был партийным, но относился к истинным патриотам. В своем прошлом Верка винила только себя, а часто, видя бедность и убожество вокруг, считала, что этому способствует немало внешних причин и, безусловно, в первую очередь происки империалистов, которые вынуждают нашу богатую страну тратить большую часть средств на укрепление своей обороноспособности. Поэтому поколебать ее веру в светлые идеалы социализма было не так-то просто. Несколько критичнее были ее взгляды на реальных членов КПСС, особенно заводских чиновников. Многие, по ее глубокому убеждению, просто порочили коммунистическую партию, и Верка не раз думала о необходимости чистки партийных рядов. Видели ли это там, в далекой Венгрии, она не знала, но, скорее всего, недовольство высказывали несознательные, такие же двуличные, ленивые и прочие недоумки, как и у них на заводе. Из коротких фраз Антала о заработках виноделов в Венгрии было ясно, что мадьяры живут лучше, чем граждане СССР. Это вносило в ее рассуждения некоторую сумятицу, и невольно приходила мысль о том, что, возможно, мадьяры бесятся с жиру. Но сердцем, которое почти никогда не ошибалось, она чувствовала глубокую тревогу.