Геннадий Башкуев - Приводя дела в порядок (сборник)

И ушла звонить в скорую.

Петр Степанович, опаздывающий на работу, стоял у перехода и наблюдал за табло, на котором издевательски моргала надпись: «Стойте».

– Стойте. Стойте. Стойте! – раздражался Петр Степанович. – Две минуты стоять и только двадцать секунд идти. Издевательство какое!

«Идите!» – приветливо моргнуло зеленым.

Петр Степанович, занятый ментальным брюзжанием, пропустил момент, когда стало можно. Табло ласково моргнуло и выдало бегущую строку:

«Чего тупим? Зеленей не будет».

Петр Степанович очень удивился, но совладал с собой и шагнул на проезжую часть. Табло свистнуло громко и выдало бегущую строку:

«Быстрей, утырок!»

Петр Степанович оскорбился и назло пошел очень медленно.

«Геморрой? – поинтересовалось табло. – Или от рождения небыстрый такой?»

– Вот гнида! – ругнулся Петр Степанович и пошел быстрее.

«Стоять! – сменилась надпись на табло. – Стойте, то есть».

– Чего началось сейчас? – вслух возмутился Петр Степанович. – Еще двадцати секунд не прошло.

«Так надо! – ответило красным табло. – Стойте на разделительной линии».

– Фиг тебе! – гаркнул Петр Степанович и рванул обратно. Под визг тормозов, под яростное бибиканье клаксонов, под мат автолюбителей Петр Степанович добрался до заветного тротуара, вытер пот со лба и победно посмотрел на табло.

«Ну не олень?» – бежала по табло ярко-красная строчка.

– Это что, скрытая камера такая? – осенило Петра Степановича.

«Ага. И УЗИ вам попутно сделали, – ехидно отозвалось табло. – Больно надо кому-то такое убожество снимать».

– Да что ж за хамство-то такое, а? – кипел Петр Степанович.

«А с вами, кеглями, по-другому нельзя», – не унималось табло.

– А не пошло бы ты… – ругнулся Петр Степанович и шагнул на проезжую часть.

Взвизгнули тормоза, раздалось возмущенное «Куда прешь, каззел?». Петр Степанович закусил губу и упрямо пошел по переходу.

«Во дурак. Красный же, – выдало табло. – Собьют же сейчас».

– И пусть! – упрямо мотнул головой Петр Степанович и продолжил идти.

Благодаря интеллигентности и вежливости автолюбителей, к середине дороги Петр Степанович узнал много нового о себе, о своих близких, о сексуальных пристрастиях водителей. Грудь жгло обидой, в глазах мигало красным обидное «Приветствуем почетного камикадзе нашего района!», «Не выключайте камер – вы станете очевидцем», «Куда вы прете, лох суицидный?».

На разделительной полосе Петр Степанович остановился передохнуть от переживаний и победоносно посмотрел на табло.

«Круто, – отозвалось табло и добавило: – Не всякий петух долетит до середины проспекта. А теперь давайте снова ломанемся обратно. Как это принято у жертв ДТП. В метаниях сбиваются придурки».

– Ага-ага, – закивал многообещающе Петр Степанович. – Сейчас я доберусь до тебя.

Он набрал воздуху и пошел дальше.

«Не подходи ко мне, псих!» – пробежала строка по табло.

– Сейчас-сейчас! – Если бы у Петра Степановича был щит, он бы его сгрыз в секунду от ярости.

«Петя, давай поговорим как интеллигентные люди?» – выдало табло.

– Куда прешь? – высунулся было из какого-то джипа очередной автолюбитель, но осекся под взглядом Петра Степановича.

– Рыло забил! – рявкнул страшным голосом Петр Степанович.

Автолюбитель закричал от ужаса, поднял стекла и попытался сдать назад. В ту же секунду в джип влетел белый «опель». «Опель» отбросило на соседнюю полосу… Дальше Петр Степанович шел под звуки разбивающихся автомобилей, пригибаясь, когда над переходом пролетал очередной подброшенный ударом автомобиль, и провожая взглядом летящих мотоциклистов.

«Чего творишь-то, беспредельщик?» – беспокойно мигало табло.

– Сейчас-сейчас… – рычал Петр Степанович, неумолимо приближаясь к бордюру.

«Люди! Остановите вандала!» – Табло светило с такой силой, что на доме напротив эта надпись горела, как неоновая вывеска.

– Сейчаааас! – закричал Петр Степанович и подскочил к одной из разбитых машин.

– Не надо! Не надо! Возьмите деньги! Все возьмите! – испугался хозяин автомобиля и попытался убежать на поломанных ногах.

– Молоток в багажнике есть? – обратился к нему Петр Степанович.

– Все заберите, все! – бился в истерике автолюбитель.

Из ноздрей Петра Степановича повалил дым, глаза его загорелись желтым цветом. Он шагнул к искореженной машине, оторвал крышку багажника и достал молоток, разорвав брезентовую сумку с инструментом.

– Я иду к тебе, тварь светодиодная! – закричал он.

От этого крика с близлежащих деревьев облетела листва и посыпались на землю оглушенные птицы.

«Петенька, ты меня неправильно понял», – выдало табло, переливаясь всеми цветами радуги.

Петр Степанович одним прыжком добрался до табло и начал крушить его молотком.

«Идите!», «Пожалуйста идите!», «Милый, бесконечно милый пешеход», – пыталось задобрить табло.

«И-ите», «-дите», «ите», «те», «е адо, Пет-нька» – табло от ударов теряло ясность изложения, свистело, пикало, хрустело…

«И», «ай», «э»… «Эхххх», – сокрушенно пикнуло табло и погасло совсем.

– Получил? Получил, тварь?! – закричал Петр Степанович и отбросил молоток. – Будешь знать теперь!

Затем он оглядел разбитые автомобили, послушал стоны раненых и закричал страшно:

– Что?! Покатались?!

Как по команде, в обморок упали наряд полиции и санитары, подкрадывающиеся к Петру Степановичу.

– Не злите меня лучше. Не злите! – попустило Петра Степановича. – На работу опоздал из-за вас всех. Сволочи!

И пошел на работу, с ужасом думая о предстоящем объяснении с начальством…

В квартире Василия завелся поэт. Ему задолго до этого жена говорила, что пропадает выпивка из холодильника и хлеб из хлебницы, но Василий не верил и все списывал на обычную бабскую манеру заполошничать по пустякам.

– Ну откуда поэту взяться? – возмущался он. – Вроде ж и чисто тут, и гитары не держим, и вслух не читаем ничего. И на полках только проза. Ну откуда поэт-то?

– Д-а-а. А я в ночи на кухню зашла, свет включила… Каак метнется тень какая-то за плиту! Кому еще быть-то? А позавчера я случайно так крышкой от кастрюли – дзыынь. А мне шепотом: «Остынь, полынь, латынь». Рифмы подбирает. А самого, главное, не видно.

– Да показалось тебе, – отмахивался Василий.

И вот однажды Василий посреди ночи решил вдруг водички попить. Вошел на кухню, щелкнул выключателем и обнаружил за столом настоящего поэта. Поэт пил водку и закусывал хлебушком. От света он заморгал часто и потер сильно небритый подбородок. Может, руки чесались, а может, и подбородок.

– Твою мать! – удивился Василий присутствию поэта.

– Давайте восклицать, потом уж допивать. Затем уж доедать. О маме вспоминать! – засуетился поэт.