Мария Панкевич - Гормон радости

Как-то нас отправили за козьим молоком, но бабы Нади дома не оказалось, и мы вернулись чуть раньше. Каков же был наш ужас, когда мы увидели у забора большую машину, людей в масках и защитной одежде – и довольного пахана!

Большую часть котов уже погрузили в машину. «Где они, где, верните!» – рыдала я. «Шапки из них сошьют теперь!» – юморил отец. Собак же ловить живодеры отказались, потому что боялись укусов и травм. Так мы остались с мелкой бешеной рыжей шавкой Джиной, ее матерью, черной вертихвосткой Келли, и огромным псом по кличке Маньяк. Щенят мы с братом отбили, пообещав раздать людям.

Собаки не просто жили у нас во дворе, а разгуливали свободно – иначе бы они просто подохли с голоду. Маньяка как-то я встретила на базаре. Пса обнимал какой-то алкаш, более того – вливал ему в пасть водку. «Моня! А ну домой!» – кинулась я к ним. «Не тронь мою Джессику!» – ответил пьяница. Мама объяснила, что все должны быть свободны, и если нравится Маньяку бегать на рынок – пусть; а нравится синеболу имя Джессика – тоже нехай. Это был важный урок. С тех пор я не ограничиваю никого ни в чем и только наблюдаю, пока не надоест.

Следующим летом случилось чудо – нам через забор подбросили белую ангорскую котеечку, прелесть какую хорошенькую, и мне разрешили ее забрать с собой в город! Я была так невелика и глупа, что окрестила ее Снежинкой.

Мы с кошечкой много играли. Я любила ее купать и сушить феном, она шипела и царапалась, спасая свою шкуру. Еще мы часто слушали кассету Тани Булановой. Под самые любимые песни, вроде «Спи мой мальчик маленький, спи, мой сын», Снежинка отплясывала на задних лапах с моей помощью. Может, из-за Тани, может, из-за меня кошка выросла злобной и похотливой.

Снежинка обоссала все школьные тетрадки, в гимназии от меня воняло кошачьей мочой. На улице в любимую сумку, «Дольче и Габбана» с Апрашки, из-за запаха аммиака вцепилась зубами псина – я до слез перепугалась. Кошка мне быстро надоела.

Еще мне осточертела пьяная рожа отца – он стал кидаться на мамашу, та истерически кричала и замахивалась подсвечником. Мы с братом висли на папкиной футболке и рыдали: «Не тронь маму, не тронь!»

«Сученыши!» – сдавался отец и уползал храпеть.

«Расти, защищай сестру! – учила братика мама. – Был бы у меня брат – сейчас набил бы козлине морду, а так заступиться некому, что хочет, то и творит!»

Однажды я решила проверить, крепко ли спит бухой пахан, и забралась на второй этаж нашей детской кроватки со Снежинкой. Раскачав ее и чуть приподняв, я прошептала: «Прощай, кися моя!» – и изо всех сил кинула ее отцу на лицо. Пока он орал и сдергивал кошку, я улизнула и села с книгой в углу. Пахан выбежал с окровавленной рожей из спальни и понесся прямо на улицу, держа воющее животное за холку.

«Где моя кошка?» – спросила я его через пару дней.

«На дачу к друзьям отвез!» – ответил пахан.

«Ага – на дачу, не ври ребенку! – вмешалась мама. – Вынес небось к помойке да шмякнул кошечку головой о стенку! Только мозги небось и потекли!»

Пахан меня подозревал и допрашивал – где я была, когда прыгнула кошка? Но я молчала, повторить страшную судьбу Снежинки мне не хотелось. Через несколько лет он ушел из семьи к семнадцатилетней любовнице, первокурснице юрфака и своей секретарше, и дома стало намного спокойнее.

Из сизого табачного дыма проступает еще один силуэт. Это фигура стриженой старухи, она сидит на своем шконаре, расставив костлявые колени, и постоянно перебирает что-то в бауле. Бабе Шуре лет пятьдесят пять, а выглядит она на все семьдесят. Тощая, высокая, безумный взгляд, печать алкоголизма на лице. Она по сто раз рассказывает сокамерницам свою невеселую историю.

Баба Шура убила соседа. Обнаружил это первым ее сын – он же и сдал мамку милиции заодно с трупом. На суде он был свидетелем обвинения, исправно таскал ей передачи и ходил на свидания. Дали бабе Шуре семь лет лишения свободы, и она ждала этапа в колонию, в «карательный отряд» – так милиция прозвала отряд пенсионерок.

– А почему тебе переписку запретили? – спрашивают ее сокамерницы.

Она тяжело вздыхает и отвечает:

– Косяк за мной на тюрьме!

Оказывается, баба Шура написала сыну письмо, в котором просила выкрасть труп соседа из морга и сжечь.

Это заманчивое предложение она подкрепляла доводом: «Нету тела – нету дела».

Цензор эту дерзкую схему изучила и переписку ей запретила. Над бабой Шурой еще долго смеялась вся тюрьма.

Как-то бабу Шуру и еще нескольких женщин вывели в медицинскую часть. В «стакане» (клетке) у кабинетов они просидели долго, решетка была закрыта на ключ, и выйти из «стакана» никто не мог. Врачи не обращали на заключенных внимания, царила предновогодняя суматоха.

Через сорок минут в коридор забежали сотрудники службы режима и воспитатель. Вид у них был злой.

Воспитатель, жирная блондинка лет сорока, помахивая дубинкой, заявила:

– Девочки, отдавайте по-хорошему.

Все переглянулись удивленно: «Что отдавать-то?»

Раздались матерные вопли и угрозы. Особенно лютовал начальник отдела режима. Аж слюной брызгал.

Баба Шура повернула к соседке голову и заметила философски:

– Вот. Сейчас будут бить. А за что???

Оказывается, из кабинета врача украли блок питания, чтобы переделать на зарядку для телефона.

«Это не зарядка, суки вы тупые! – орали полупьяные режимники. – Да мы вам такой шмон устроим… Все вылетит перед Новым годом… В тюрьме – воровать! У милиции – воровать!!!»

Такая наглость их особенно возмущала.

Обыск затянулся на несколько часов. Баба Шура раздевалась и приседала на корточки в холодной душевой, а сотрудница службы режима, отвернувшись в сторону, сморкалась в платок.

«Вы бы, чем ерундой заниматься, ноги бы лучше попарили!» – назидательно и едко сказала ей баба Шура.

Та отмахнулась: «Тут попаришь…»

Блок питания так и не нашли. Из-за обыска баба Шура пропустила ужин, но сокамерницы оставили ей тарелку баланды. Остывшая тушеная капуста с селедкой показалась вкусной, слишком уж затянулся поход к врачу.

Собираясь в колонию на семь лет, она заплакала и произнесла пророчески и горько: «Помру я там!»

Мы помогли ей вытащить баулы в коридор. Конвой уже ждал. Железную дверь захлопнули и закрыли засовы. Старшая камеры заметила: «И правда умрет же… Зачем дают старухам такие срока? Ведь для нее это – пожизненное заключение!»

«Сила мысли на самом деле работает! У меня получалось. Это было в НИИ Джанелидзе, меня привезли туда с передозировкой кислоты и привязали к кровати. Когда врачи ушли, я сосредоточилась и начала пристально смотреть на ремни. Через несколько секунд они сами собой развязались. Я встала и отправилась гулять по больнице. Я решила, что мне безопаснее быть невидимой, чтобы меня снова не привязали, и зашла к ребятам в палату. Они мне понравились, и я позволила, чтобы они меня увидели. Мы играли в карты, пока не пришла медсестра. Я так развеселилась, что забыла включить невидимость. Медсестра увидела меня, отвела и привязала к кровати опять. Я устала и уснула. Но я точно знаю – сила мысли работает!» – рассказывает Люда за чифом после прогулки. Замерзли мы как собаки. Попробуй постой час на морозе, когда даже зимней обуви у многих нет.