Макс Фрай - НаперSники синея

Потому что такое человечество – само себе Бука. Ровно до тех пор, пока выбирает второй вариант.

настолько непонятен и даже неприятен его предшественник Огюст Дюпен, изобретенный Эдгаром По. «Неприятен» – это, впрочем, неточно. У меня просто голова начинала болеть от того, что Огюст Дюпен и его методы существуют, пусть даже только в книжке. Какая разница.

Ужас же (на самом деле никакой не ужас, а просто интересная особенность) состоит в том, что когда мне приходится разбираться с какими-то загадками на практике, мой метод куда ближе к дюпеновскому, чем к холмсовскому. То есть скорее не сам метод, а только впечатление от него. От Холмса у меня всегда оставалось умиротворяющее впечатление упорядочивания мира: вот был хаос, вот пришел эксперт, разложил все по полочкам, хаос укротился, восстановился порядок, все танцуют. А от действий Огюста Дюпена впечатление было такое: вот был хаос, вот пришел эксперт, посмотрел на это дело, впустил хаос в себя, сошел с ума, и тут же все понял.

(Возможно, мое впечатление в обоих случаях отлично как от авторского замысла, так и от традиционного восприятия обоих персонажей, но оно таково.)

И мне совсем не нравится, что собственное устройство понуждает меня всякий раз погружаться в трансцедентальный бред, терять связь с реальностью, сходить с ума, чтобы максимально приблизиться к состоянию безумия тех сил, которые управляют миром, и, таким образом, разобраться, что на самом деле происходит. Мне хотелось бы как Холмс, можно даже без кокаина, что нам тот кокаин, когда в голове порядок.

пока сытый хомосапиенс с айфончиком сидит на теплом унитазе, испытывая при этом совершенно звериные пещерные страсти. То есть желая утвердиться поближе к корыту с хряпой и иметь при этом как можно более широкий инструментарий отпихивания от хряпы посторонних. Пока сытость не отменяет жадности и жестокости, человечество просто не доросло до собственных унитазов.

Возле маленькой «Максимы» на Гедимино сидит бомж. В состоянии даже для человека его положения избыточно скорбном.

Напротив стоит высокий красивый мужик с бесконечно добрым лицом. Обувь, одежда, стрижка, телефон – все само совершенство. Мужик во все глаза смотрит на бомжа и одновременно говорит по телефону – громко, настойчиво, почти переходя на крик, спрашивает по-английски: «How are you, guy? How are you?!»

Вот как, оказывается, выглядит полная несовместимость ангела-хранителя с подопечным.

и никаких доказательств, что сегодня я – та самая личность, которая заснула вчера. И что реальность вокруг та же самая, никакой уверенности у меня тоже нет.

То есть я, конечно, не думаю, будто моя жизнь – непрерывная череда бессвязных галлюцинаций, отягченных приступами ложной памяти. Но допускаю (среди многих других версий), что вполне может быть и так. Почему нет.

Единственная ценность, которая может быть у человека с подобным подходом к делу, – это, конечно, сознание. Вот та самая штука, которая воспринимает и осознает информацию, данную мне в ощущениях и прочих раздражителях – она, безусловно, есть. И она – не личность, не память о событиях в жизни личности (так в некоторых снах я ничего не помню о собственном бодрствовании, зато с той же степенью уверенности помню массу других событий, не имевших места наяву, но при этом помнящий-непомнящий персонаж, несомненно, именно я).

…Можно еще очень много говорить на эту тему, но лучше сразу заключить: значение имеют только ясность сознания и осознанность каждого поступка. А что становится для нас ключом к прояснению и осознанию – сливовый табак, капуста, телефонный звонок, молитва, запах, какой-нибудь привычный ритуал, тесное кольцо на пальце, заклинание, дружеская рука на плече, приступ боли, с детства знакомое стихотворение, выстрел, необходимость управлять автомобилем, ведро воды на голову, птичий крик – совершенно неважно. Лишь бы были такие ключи.

Я теперь точно знаю, как буду себя вести, когда увижу НЛО.

На нашей лестничной площадке темно – не то по соображениям хтонической безопасности, не то просто, чтобы силам зла в моем лице было уютненько, во всяком случае, сменить лампочку – не помогает, а углубляться в проблему не стали ни мы, ни жильцы квартиры напротив. В общем, на площадке темно, у меня к ключам прицеплен брелок-фонарик, этого достаточно, чтобы с первой попытки попасть ключом в замок.

Но остальные предметы, конечно, видятся смутно. Во мраке.

Сегодня вечером в этом мраке обнаружилось НЛО. Точнее, летающая тарелка. Огромная (диаметром как раз от пола и почти до потолка), круглая. Наверное металлическая; по крайней мере, твердая. Мой локоть тому свидетель.

…В этот момент у меня был только один вопрос к мирозданию: какого черта летающая тарелка стоит на ребре? Ей же положено плашмя! И не стоять, а парить. Наверное, сломалась. Бардак. И как теперь ее чинить?! Если мы даже со светом разобраться не можем.

Потом был произведен осмотр НЛО. Осмотр показал, что это, скорее всего, огромная спутниковая телеантенна, которую (наверное) за каким-то бесом притащили соседи. А в дверь она не пролезла, вот и осталась стоять.

Меня охватило неописуемое облегчение. Потому что спутниковой телеантенне на ребре стоять можно! Это совершенно нормально для телеантенны. Вполне допустимо для телеантенны стоять на ребре и не парить плашмя. Значит, все в порядке.

Говорят, в экстремальной ситуации проявляется наша истинная природа.

Я – зануда.

Я не знаю, что может быть прекрасней ноября. Любой ноябрь хорош, если нет морозов, но невозможно вообразить время года слаще нашего нынешнего ноября, пасмурного и теплого, с температурой +11 днем и +7 ночью, свежей зеленой травой и таким мощным запахом осеннего леса, что натурально шибает в голову, не как шампанское, как самогон.

Самый нежный в мире самогон, настоянный на черных листьях, сбитых на землю злыми, поспешными, как пощечина, октябрьскими заморозками, согретых внезапным горячим солнцем, вымоченных дождями, почти стертых с лица земли ночными туманами, истончившихся до состояния тени; впрочем, они и есть тень.

И когда посреди этого тепла, сочной весенней травяной зелени и мелких лиловых цветов в 4 пополудни начинают спешно сгущаться синие зимние сумерки, окончательно перестаешь понимать, где ты. Не в каком городе даже, а на какой планете, какие тут законы природы и прочие порядки, и как мы теперь будем жить.

И не надо нам этого понимать.

Этот наш ноябрь – как жизнь после смерти. Вечная, даже если закончится буквально неделю спустя.