Анатолий Гурский - Лики земного родства (сборник)

Сегодня же Ефросинья едва собралась на дойку, как пошел «слепой» (с лучами солнца) дождь. «Да он недолго будеть. Пережду малость и пойду», – подумала она и отставила замарленное сверху ведро на край табуретки. Пока оборачивалась по кухонным делам, а её годовалый малец решил проявить самостоятельность. Ухватился за ножку, с кряхтением поднялся вровень с этим табуретом и, потеряв равновесие, раскатисто грохнулся вместе с ведром на пол. Подбежавшая на его вскрик мамаша взялась за мальчишескую головушку, увидела кровоточащий носик и вконец потеряла счет минутам.

«Что ж там стряслось… забыла обо мне?» – подумала Бурёнка и настороженно глянула в сторону, с которой обычно появляется в это время хозяйка. Но её там не было. Поднявши кверху морду, втянула в себя максимально раздутыми ноздрями струю свежего, увлажнённого прошедшим дождём воздуха и голосисто издала протяжное мычание. Задремавшие было подле неё соседки даже недовольно приоткрыли глаза: мол, чего ж ты маешься, дурёха рогатая!

Но она, не обращая на них внимания, промычала себе под коровий нос только понятное для неё решение:

– У-у-у-ы… у-у… У меня вымя ужо по ногам бьёт, а там ребятёшки молочко дожидаются… Здесь же недалече, пойду-ка к ним сама.

Хлестнула пучкообразным концом такого же белёсого, как лоб, хвоста нагло севшую на её спину навозную муху и потопала домой. Перед глазами замельтешили чирикающие под аккомпанемент августовского солнца воробушки, радостно кружились разнокрылые бабочки, а она их даже не замечала. Окунулась в плен единственной и главной мысли – успеть бы до ухода стада опять в луга донести свой ценный продукт до тех, кто его сейчас особенно ждёт. И шла настолько осторожно, как будто это хозяйка несёт ей в вёдрах воду, боясь расплескать по сараю. С особой настороженностью обходила оставшиеся после дождя лужи и побуревшие от влаги солончаки. Проделывала это чуть ли не с геометрическим расчётом, мысленно вычерчивая наиболее приемлемую траекторию своего движения всё дальше и ближе к дому.

Желая сделать его обитателям свой коровий сюрприз, направилась не на привычное для неё подворье, а прямо к парадной калитке. Громким мычанием радости невольно оповестила об этом даже соседские участки. «Чё это Бурёнка… сама пришла? Ну и закрутилася я!» – растерянно поправляя сползающую с головы косынку, подумала ефросинья. Хмыкнула и почти подскочила к комнатному окну, чтобы тут же проверить эту мысль.

Едва сдвинула оконную штору, как у домового деревянного мостика через придорожный кювет весело забелела голова их семейной молочницы. Одна её нога глухо стукнула копытом, за ней – другая, а вот уже и – правая задняя… Когда же стала подтягивать последнюю ногу, она соскочила с края этой дорожки и оказалась на прикрытом глиной жестяном склоне канавы. Пока хозяйка выбегала на улицу, корова в считанные секунды соскользнула назад и всем своим полутонным весом упала на эту подвернувшуюся под неё точку опоры. Раздался глухой треск, и перешедшее в дикий рёв мычание заставило замолчать даже беспардонно квакающих в болотном кювете уток.

– О боже! Зачем… на кой ляд ты сюда пришла, на кой?! – кинулась ефросинья к растянувшейся почти у самой калитки корове.

А та немного успокоилась, потом набрала воздуха и попыталась встать. Но едва начала приподниматься на задние ноги, как тут же с протяжным стоном упала назад. Бессильным помощником оказался и появившийся на обед хозяин. Он лишь многоэтажно чертыхнулся на притихшую в слезах супругу и почти бегом отправился на соседнюю улочку, к сельскому ветеринару.

– Ничем порадовать не могу, – осмотрев коровью ногу, резюмировал он. – Перелом бедренной кости, да еще в пятнадцатилетнем возрасте, понимаете ли… Как ни жалко, но выход здеся только один…

Бурёнка, словно расслышав этот врачебный приговор, приподняла голову и со стонущим мычанием освободила зажатое ногами вымя: мол, смотрите, люди, сюда-а-а…

– Да она, кажись, выказывает свою последнюю просьбу… Требуеть забрать у неё молоко, – догадался ветеринар.

Хозяйка дрожащими от волнения и страха руками, которые всё чаще срывались с сосков на ведро, с трудом провела эту дойку и разрыдалась. Обхватила Бурёнкину голову и со всхлипами запричитала:

– То я… то я, паскудница… я во всём виноватая. Прости ж, прости мени, грешницу растакую…

Корова мотнула головой, словно беззвучно огласила свою мысль: «Да освободь же ты меня, навалившаяся женщина, а то ещё сама и удушишь!» Выкатила что есть мочи глаза и обвела своим горестным взглядом всех собравшихся. Потом уставилась в так знакомое ей цинковое ведро, и две крупные бусинки медленно покатились вниз. Сопровождаемые жалостливым мычанием коровы, они едва достигли её ноздрей, как вслед за ними поползли другие. Этот женско-коровий плач ещё более усилился голосами прибежавшей детской «пятерки», вскормленной молоком Бурёнки. Двор словно утонул в сплошном потоке звуков, очень похожих сейчас на само завывание налетевшего внезапно ветра. Стало быстро хмариться, и раздосадованный хозяин по-бригадирски скомандовал:

– Фрося, хватит тут выть да хрюкать! Быстрей уводь детей… И сама отсель уходи. Бы-ы-ыстро!

– Всё-всё, Антон, поняла, – взяла она в охапку всхлипывающих ребятишек, – Пойдёмо, я вам дам зараз по кружечке молочка… Парного, вкусного.

Когда они скрылись за дверью хаты, ветеринар отвел Антона в сторонку и тихо вымолвил:

– Ну, што, надо её кончать…

– Не-е-ет! – молча поправил увлажненные печалью усы и слегка повысил голос тот. – Робить это и здесь я не буду… Давай возьмем стогомёт и оттарабаним её на скотный двор, а там решайте сами, без меня…

Такой его сердобольный и экономически выгодный хозяйству шаг по-своему одобрило и руководство села. Уже следующим вечером ефросинья с детишками привечали в стойле уехавшей навсегда кормилицы её четырёхлетнюю дочку, которая именно здесь и родилась. Теперь она к несказанной ребячьей радости продолжит тут материнское дело. Под её же именем, с теми же добрыми людьми. И даже, наверное, с аналогичной прозорливостью. Когда молодая Бурёнка с материнским любопытством начала оглядывать сарай, хозяйка настороженно, чтобы та не услышала, прошептала:

– Неужто и она така глазаста? Неужто от ней тожеть ничего не попрячешь?.. Вот кака ведь порода.

Всевышний обделил уже не очень молодую пару детьми. То ли она оказалась не совсем сгодной для этого дела, то ли у него невесть почему не до конца «инструмент» был настроен. В общем, сколь ни ходили по клиникам и бабкам разным, а заиметь голосочек кровный не могли. И к десятилетию своего такого грустного супружества подались они в роддом другой, собачий. Здесь само везение поползло им навстречу – в виде маленькой мордашки уже неуклюже пытающегося встать на толстенькие лапы пятнистого щенка.