Анатолий Гурский - Лики земного родства (сборник)

К стихам шагал я через степи,
Сквозь гул чумазых тракторов.
В стихи входил,
как входят в небо
Лучи ночных прожекторов.

Входил натруженно и робко,
Беря на ощупь каждый слог.
его испытывал на прочность,
Рифмуя с твёрдостью
дорог.

Искал в обыденности тихой
Рисунок образов таких,
Чтоб сердце,
слушая, притихло
И лунный ветер
за окном притих.

Искал…
А ночь нещадно подгоняла
Меня, как всадник рысака.
А я к утру лишь написал начало:
«Не зри на жизнь ты
свысока».

Первый снег,
как первое письмо
После расставаний долгих.
Мне легко и так тепло,
Хоть и сжался
ртути столбик.
Снег,
как шаловливое дитя,
Льнёт к щекам,
дыша прохладой —
Будто снова
детство у меня,
И больше
ничего не надо…

Тугих ветров
Растрёпанные косы
Меня со свистом
Хлещут по лицу.
Глотая пепел,
Гаснет папироса…
Я пособляю
Плотничать отцу.

А мой верстак —
Простейшее строенье:
На козлах —
Сороковка и тиски.
И стружки нежные,
Ну, как бы с ленью
Колечками
Ползут из-под руки…

А солнце жарит,
Потом обдавая.
Я в сотый раз
Берусь уж прикурить…
А мой рубанок
Однотонно напевает
Какой-то шифр
«пышь-жить», «пышь-жить»…

Мне по душе
Отцовская работа,
Такой негромкий,
Вездесущий труд,
Где многоточья
Трудового пота,
Как стружки,
Высыхают на ветру.

По ночам какие-то мальчишки
Ко мне приходят
босоногою толпой.
Как герои из любимой книжки,
Меня уводят спящего с собой…

Ведут в поле,
где уж травы сбриты
И пахнет свежею
ковыльною копной.
Там играем в прятки самобытно,
Влезая в стог тот прямо с головой.

Потом бежим,
лохматые, босые,
По густой щетинистой стерне.
Аж кровь от бега
под рубахой стынет,
А мы бежим вперед, к луне…

Но, просыпаясь,
каждый раз я ощущаю,
Что я на месте – в комнате своей…
Нет, это детство
очень часто навещает
Своих ушедших
с возрастом детей.

Трудный год.
За окошками мгла
чёрным вороном крылья развесила.
Мать, сутулясь, стоит у стола
и мешает мучнистое месиво…

Мы следим за её колдовством:
теста клок
превращается в сдобу.
В хате будто бы вдруг рассвело —
пирожки отрубные мы пробуем…

А мать довольно
глядит на мальцов,
аж от радости тают морщины…
Был наш праздник,
а узнали потом:
это ж просто её именины.

Я знаю,
так может случиться:
Меня ты разлюбишь, уйдешь…
И не будут встревожены птицы,
Не охватит округу всю дрожь.

И жизнь потечёт беспрерывно,
Как и буйная наша река…
А я,
постояв у обрыва,
Не кинусь во тьму свысока.

Не буду ни мстить,
ни выслеживать,
Ни встречи случайной искать.
Не крикну вослед тебе:
«Беженка!..»,
Приложив: «едри твою мать».

А просто печаль ту ребячью
Сожму я с подушкой в кулак
И выдохну сердцем горячим:
«Ты прости,
Если что-то не так».

Моя земля,
принимай моё тело,
Как невеста меня принимай.
Пусть травы, как платье,
шуршат оробело
И будет свидетелем
близости… май.

Меня не страшись —
я не дьявол непрошенный,
Одежду твою с тебя не сорву,
А просто, землица
моя ты хорошая,
Я скину пиджак
и глазами – в траву.

И руки раскину,
и мысли расслаблю,
Всем телом прижмусь
я к твоим бугоркам —
По жилам пройдётся
приятная слабость.
И буду шептать:
«Ты моя на века…»

А ты мне ответишь
взаимностью женскою —
Жарою полдневной меня спеленав…
Застенчиво спросишь:
«На ком же ты женишься?» —
«Одну лишь тебя
от рождения знал!»

«Зрасвуй, сын,
какой ни есть – сыночек!
Шлю, сокол мой,
тобе я письмецо.
Ты уж не брани меня за почерк:
Грамотейка – не моё лицо.

Я стара. Отец ужеть недюжий.
Ползуть в избёнку малые рубли.
И снега богатые навьюжены —
Зову чужих сынов,
чоб отгребли.

Изба, и та, бедняга, еле дышить.
К окошку попримёрзли хворые цветы…
Ай, сынок-сынок,
ты слышишь, слышишь?
Куды ж вы разлетелись все, куды?

Говорять,
тут баить вся деревня:
Ты хошь каким-то грамотеем стать.
Почти не ешь и дюже мало дремлешь,
Супротив Бога
стал стишки складать.

Ой, сынок-сынок,
Господь с тобою!
Закинь ты енту бесову игру.
Не волочись с дырявою сумою,
А ворочайсь в родимую дыру.

Мы тут тобе невесту заприметим,
В конторке место подберем…
Ворочайсь скорей,
наш блудный ветер!
Целуем крепко.
Дюже ждем».

«Земной поклон
Тебе, мамань-старушка!
Сыновний поцелуй, родная мать!
Я знаю, истощалась уж избушка,
И некому в хозяйстве пособлять…

Но ведь и мы, птенцы, непостоянны:
Взмах крылом —
И разлетелись кто куда.
Нас манят Афродиты,
влекут Анны,
Зазывают океаны, города…

Вот так и я,
Лишь чуть окрепший сокол,
Твой блудный ветер,
С детства – на лету.
Вперившись взором жадным
в стёкла окон,
Какие-то стишки
аж под есенина плету.

Но вот плету, кажись, ещё чертово:
Пока не в каждой строчке
Есть моя душа.
Ну, как будто в огороде и корова,
А выйду выгнать – нет там ни шиша…

Но я ещё вернусь к твоим морщинам,
Когда устану
от дорог и строк.
Я ворочусь к домашнему камину…
А пока прости:
Я – «блудный твой сынок».

Среди села,
Как солнышко средь неба,
Стоит колодца обомшелый сруб.
Вокруг пропахло кизяком и хлебом,
И тропы,
как лучи,
К нему бегут.