Алёна Жукова - Тайный знак

Надежды Насти на скорое свидание с Михаилом были не беспочвенны. «Голубиная почта» Татьяны все чаще приносила весточки о том, что дело сдвинулось с мертвой точки. Помог тот самый Иван Чиргунов, старый приятель Михаила, который курировал в аппарате ЦК строительство военных объектов. Вернулся он в Москву только в конце войны. Его связи помогли прояснить ситуацию: из документов НКВД следовало, что Анастасия Трепцова осуждена за кражу госимущества и приговорена к пяти годам исправительно-трудовых работ. Обнадеживало, что никакой политики в деле нет, а значит, можно надеяться на досрочное или даже на полную реабилитацию, если доказать невиновность. Из протоколов выяснилось, что упек ее не кто иной, как собственный муж, а дело вел полковник Савенко, которого Чиргунов хорошо знал.

– Иди к нему, Миша, – посоветовал Иван, – я ему позвоню. Он неплохой дядька. Тут мутная история. Не доказано, что экспонат похищен, его как бы и не было вовсе. Книга какая-то старинная. Ценность ее неясна, и видел ее только сам Трепцов. От же, гад! Жену посадить, да еще беременную! Выслужиться хотел. А она, эта Трепцова, тебе кто?

– Считай, что жена. Это мой сын.

– Во дела! Это прямо Вильям Шекспирович какой-то! Муженек наверняка вас выследил и все это затеял. Вызволим твоих, не переживай. Савенко скажу, что Трепцова тебе двоюродная сестра. Он и подаст на пересмотр. В этом деле полно нарушений, у него самого рыльце в пушку.

Полковник Савенко принял Михаила без проволочек и заверил, что работа по делу Трепцовой уже идет и сам он старается ускорить процесс, насколько может. Гражданка Трепцова находится на спецпоселении в мордовских лагерях. Условия там неплохие, дождется освобождения, это точно. И он, Савенко, уже переговорил кое с кем, кто с начальством лагерным связан, чтобы никаких неожиданностей… В глаза он не смотрел, бурчал что-то под нос, а потом вдруг разоткровенничался:

– Дурак был следователь, напутал все. Нашел у собственной жены, музейного работника, книгу старинную и донес, что она ее из музея украла. Я ему сказал: «Иди с этой книгой в музей, а еще лучше в задницу». И надо же было, чтобы Сема в тот же день сгорел на пожаре, да тут вахтер музейный шум поднял, что, мол, книга пропала. А если пропала, значит, была. Вот и все дела. Посадили Трепцову, но налицо ошибки и нарушения при ведении дела. Надо исправлять.

Хоть и обещал Савенко быстро разобраться, пересмотр дела затянулся больше чем на полгода. Только после Победы Настю реабилитировали, сняв все обвинения за отсутствием состава преступления. Когда Михаил об этом узнал, крепко обнялся с Иваном Чиргуновым, поблагодарил и попросился на две недели в отпуск. Иван стал бухтеть, что не вовремя, что строительство секретного объекта надо форсировать. Потом, похлопав Михаила по плечу, успокоил: «Перевози своих, квартиру дадим хорошую. Обещаю».

Слетев по лестнице вниз, Михаил выбежал из здания ЦК и помчался на вокзал за билетами. Билетов конечно же не было, но по брони удалось взять боковое место на завтрашний поезд. Решил до отъезда накупить продуктов и подарков. Поехал в ГУМ. Что дарят женщинам? Что дарят любимым женщинам? Конфеты? Какие конфеты – она мать моего сына!

– Девушка, скажите, что жене подарить? Она сейчас далеко, я в гости еду. Пожалуйста, помогите.

– Рост, размер обуви?

– Не знаю, она вот такая. – Михаил показал уровень собственной подмышки. – Обувь? Маленькая у нее нога, очень маленькая.

– Вот гляньте, белые бурки, очень тепло, натуральные, валяные. Одни остались, потому что размер детский.

– Так май на дворе.

– Как хотите. – Она оценивающе оглядела Михаила. – Вот еще завезли по ленд-лизу белье женское: лифчики и трусы американские. Таких вы нигде не найдете. Завезли только в Москву и Ленинград.

– Давайте бурки и белье, по две пары этих, как их…

– Размер какой? – нетерпеливо переспросила продавщица.

– Маленький такой… Не знаю, правда. Вы уж как-нибудь сами, пожалуйста.

– Ну, мужчина, без размера нельзя покупать.

– Девушка, пожалуйста, подберите сами.

– Ох, ну вы даете, не знать, какой у жены размер! Я вам выберу, но потом назад не приносите, если что не так.

– Да-да, конечно.

– В кассу платите.

– Скажите, а вот что у вас такое с цветами голубыми?

– Шаль, чистый шелк. Хотите посмотреть?

– Давайте ее. У моей жены глаза такие же, как эти незабудки.

– Это хризантемы, мужчина. Не видите?

– Все равно заверните.

Из ГУМа Михаил поехал на рынок.

– Слушай, Шурик, – спросил он шофера, – что обычно из продуктов везут, если далеко ехать надо?

– Ну, это как сказать, когда картошку, а когда сало. Тарань еще можно и чеснок. Тушенку, если достать, тоже хорошо.

– Да-да, тушенку и сало.

Михаил проталкивался меж рядов и выискивал хохлушек, торгующих салом. Сколько его нужно, не знал, купил наугад побольше, чеснока прихватил, еле доволок все до «эмки». На выходе взял для сына леденцовых петухов на палочке. Ему в детстве их никогда не покупали, а очень хотелось. Мальчишки в гимназии, нализавшись петухов, со смехом демонстрировали друг другу карминно-красные языки, но мама говорила, что это конфеты для плебеев. Миша тогда не знал, кто такие плебеи, но ему безумно хотелось попасть в их число, чтобы попробовать такого вот петушка.

Он заметил инвалида на костылях, тот стоял в стороне и продавал авиационный шлем: настоящий, кожаный, подбитый короткой смушковой цигейкой ярко-рыжего цвета, с клапанами для наушников и кучей застежек, чтобы подогнать размер. Шлем был новый.

– Шлем продаете? – Михаил уже держал его в руках и точно знал – Мише-маленькому понравится. Обрадуется сынишка.

– Ты, товарищ, цену сначала спроси. – Продавец тянул шлем из рук Михаила, но тот не отдавал.

– Я куплю, скажите сколько.

– Дорого. Не купишь.

– Сынишке хочу, говорите, сколько стоит.

– На рынке торговаться положено. Давай, мужик, торгуйся.

– Зачем? Вам нужно продать, я покупаю. Скажите, какая цена.

– Нет, так не продам. Торгуйся.

– Ну, хорошо, буду торговаться, называйте цену.

– Нету цены. Бесценный он. Это шлем моего сына Витьки. Погиб он, геройской смертью пал старший лейтенант Виктор Петрович Лапин в боях под Ржевом. Последний раз в отпуск приехал, наградили его отпуском за то, что в одном бою трех фрицев сбил. Шлем вот мне привез. Ходи, говорит, батя. Тебе, говорит, тепло в нем будет, а я пока в старом могу еще повоевать. Уехал, а через неделю похоронка. Ты, мужик, вот что… ты сына береги. – Он вытер слезу рукавом телогрейки. – Прости, я шлем не продаю, я хочу, чтобы люди про моего Витьку знали, чтобы помнили, потому и стою тут.

Мужик отвернулся и пошел на костылях куда-то в рыночную толчею. Догонять его Михаил не стал.