Маргарита Азарова - Оцелот Куна

– Заткнись, болтун. Тебе сценарии писать, а он в монтировщики подался.

– Что, угадал?

– Почти. Только фантазия тебя завела очень далеко, ведь ты не видишь на мне следов царапин, нет?… Но, чёрт меня побери, мне и правда кажется, что я испытал примерно то, что ты тут наболтал, несомненно, я чувствовал всё как наяву, и в то же время этого просто не может быть, не может быть – и всё тут. Мы только с ней болтаем на эту тему, по-детски дразня друг друга.

– Ха-ха, по-детски, дразня, насмешил сравненьицем. Единственный способ узнать факт соития – это спросить саму Жанну.

– Нет, я не могу.

– Ты по её поведению поймёшь – что было, а чего не было. Тебе надо с ней встретиться. Но, признайся, где граница вымысла, а где реальность?

– Если бы я знал, – сказал я сокрушённо.

Но что-то из всего этого, вопреки здравому смыслу, всё же было. И я достал из кармана пиджака неоспоримое доказательство – чёрную жемчужину.

Эндрю плюнул на палец и, приложив его к своему лбу, зашипел как утюг, извергающий пар.

– Ты её тоже видишь? – насмешливо спросил я.

– Ну и что ты собираешься с этим делать? – спросил он и, как всегда, когда его что-то озадачивало, потёр правое ухо.

– Надо найти эту загадочную тётку, – предположил я, – да, точно, – расспросить Глеба Максимилиановича, где он её подобрал…

– С Максимилиановичем всё ясно – этот просто на женщинах сдвинут…

– Ну, знаешь, не больше остальных… А вдруг он не расколется?

– Расколется, куда он денется, – и Эндрю продемонстрировал свои напряжённые для острастки Глеба Максимилиановича мышцы интеллигента.

У Эндрю зазвонил телефон; выслушав своего абонента, он молча вопросительно воззрился на меня.

– Что? – не выдержал я.

Эндрю почесал правое ухо и спросил:

– А как ты относишься к детям?

– А никак. Не было прецедентов выразить своё к ним отношение, – сказал я, ещё не понимая, куда он клонит.

– Выручай, Жека, выручай. Надо с моей бэби понянчиться. У тёщи сердечный приступ, жене надо срочно к ней. Прочитаешь ребёнку книжку про Колобка, он заснёт, а утром с петухами я уже вернусь. Может, и я чем тебе пригожусь, а?…

На ближайшие часов двенадцать я был свободен как вольный ветер, отказать не мог, хотя и не понимал, как я смогу справиться с поставленной задачей.

Благо, Эндрю жил недалеко, и мы, быстро свернув нашу трапезу, длинномерными шагами направились к нему.

Жена Эндрю, обеспокоенная случившимся, ожидала нас у открытой двери; поспешно обменявшись поцелуем с Эндрю, убежала к ещё не закрывшемуся лифту.

Бэби по имени Галя, как Эндрю её называл – Галчонок, сидела за столом и с упоением водила по бумаге фломастерами.

– Будешь слушать сказку про Колобка? – забросил я свой первый педагогический шар.

Бэби отрицательно мотнула головой.

– А что ты хочешь слушать?

Дочка Эндрю была презабавнейшим существом, из тех, которые говорили на своём непонятном малышковом языке-лепете, необычайно комическом и совершенно непонятном. На каком-то интуитивном уровне я всё же понял, что она хочет.

– Эндрю, ребёнок хочет сказку, но не про Колобка.

– Ну расскажи какую-нибудь другую, – донёсся его голос из прихожей.

– Я не знаю сказок.

– Тогда сочини.

– Как это – сочини?!

– Да вот так, сочини и всё. Она всеядна у меня. Любую сочиняй.

– Да, я и смотрю, как она всеядна, – пробурчал я, – про Колобка не хочет слушать. Я не умею сочинять, – сказал я для его ушей.

– Ты определись – не знаешь или не умеешь.

– Я не умею обращаться с детьми.

– Вперёд, не робей, в этом, уверяю тебя, нет ничего страшного, – Эндрю вошёл в комнату и ободряюще похлопал меня по плечу, – дети – это тоже люди, но только о-о-очень маленькие, и их ещё многому надо учить и учить. Я когда-то не умел быть отцом. Всё когда-нибудь бывает впервые.

Я услышал, как хлопнула входная дверь. Ну, что ж, была не была, я сел на диван напротив детских выжидательных глаз и стал рассказывать первое, что приходило на ум.

Ребёнок внимательно слушал. Значит, я на правильном пути.

Маленькая курочка Фёкла сидела на насесте, наклонив влево – по принятой здесь моде – розовый гребешок. «Так я выгляжу как все», – подумала она, отвлекшись от основных мыслей. А мысли её витали далеко от этого места: этого опрятного курятника, чистенького насеста, всегда полной кормушки и специально приспособленного поильничка.

Фёкла грустила. Она грустила о том времени, когда была маленькой жёлтенькой цыпочкой, самой маленькой среди своих сверстниц. И сейчас она не могла оценить великолепия окружающего комфорта богатой птицефермы, потому что всё, что было дорого её душе, осталось там, за огромной оградой. О, как она впервые в жизни захотела стать птицей с большими крыльями, пусть даже хищной, она бы сумела рассказать, зачем ей нужны такие крылья, способные переносить через высокие препятствия и помочь ей в поиске своего родного курятника. Но забор был очень высокий, и, несмотря на свою мечтательную натуру, она понимала, что никогда не станет обладательницей таких крыльев.

К тому же, можно было попробовать уйти через ворота, но существовало препятствие в виде огромного замка, висящего очень высоко. Замок, как и ворота и всё вокруг, был новым, блестящим, недосягаемым. Как его открыть?

Ведь он рождён, чтобы охранять. У него свой серьёзный характер, навыки бдительности и внимательности к каждому, кто выходит и входит во вверенный ему объект, и доверяет он только тому, у кого есть ключ. Ключ – это часть замка, неразрывно связанная с ним, это ключ от его сердца, которое отличается непостоянством: когда замок закрыт, сердце хочет быть доверчивым и открытым, а когда замок открыт, сердце хочет покоя и замкнутого уединения.

Курочка Фёкла, понимая, что её крылья никогда не дадут ей возможности взлететь, стала присматриваться к замку. Она не умела читать мысли, а внешняя суровость замка лишала её решимости заговорить с ним. Он казался ей грозным и неприступным, как и ворота, на страже которых он висел.

Но в бездушии обвинить замок нельзя. Просто не всё зависело от него. Когда ключ от твоего сердца лежит в чьём-нибудь портфеле или кармане, то ты, безусловно, ограничен, не властен над своими поступками.

Но и было бы глубоким заблуждением думать, что Фёкла – из тех, кто отступает перед трудностями. Она совсем даже не из таких, а скорее наоборот. День ото дня Фёкла всё ближе и ближе подходила к замку, она хотела, чтобы он постепенно привык к её присутствию. Так как для неё было очень и очень важно договориться с ним. Она не знала, что её ожидает в будущем, какое оно будет – это её будущее здесь, вдали от дома. А разговор с замком для неё – это шанс оказаться там, где её любили и где она чувствовала себя счастливой.