Александр Цыпкин - О любви. Истории и рассказы

Однажды к нему откуда-то издалека приехал в гости родной брат. Увидев Машу, пораженный ее обликом, он, как говорили впоследствии люди, «офигел». Долго оглядывал ее орлиным взором, но, надо сказать, нашу соседку его взгляды нисколько не смутили. Брат же не выдержал длительного ее созерцания и на другой день поутру потихоньку уехал, а потом через некоторое время написал родственникам письмо, которое начиналось словами: «Здравствуйте, Паша и Маша-Крокодил!» Паша попросту не обратил внимания на слова брата в адрес жены, а вот Маша крепко обиделась и пожаловалась одной-другой-третьей кумушке. Те же с радостью разнесли по двору новое прозвище, с тех пор оно и закрепилось за нашей соседкой.

Паша, как утверждали хорошо знающие его совхозные механизаторы, обладал поистине олимпийским спокойствием. Он никогда никуда не торопился, ни разу не ускорил свой неторопливый шаг и ни на кого, даже на собаку, не повысил голоса. Например, рассказывали о нем такую историю… Однажды летним поздним вечером бригадир собирал трактористов с поля на крытой брезентом машине. За Пашей, зная его кропотливый характер, заехали в последнюю очередь. В кузове машины уже сидели два десятка грязных, злых и донельзя уставших механизаторов, которым домой попасть шибко не терпелось, чтобы смыть с себя грязь, поужинать и хоть немного отдохнуть перед новым рабочим днем. Паша, не торопясь, собрал инструмент, тщательно разложил его по своим местам, медленно оделся и стал закрывать кабину трактора. Пошел дождь. Мужики начали Пашу громко и нервно материть, грозясь уехать без него. Но он молча, привычным спокойным шагом под проливным дождем неспешно дошел до машины, не обращая никакого внимания ни на дождь, ни на грозные окрики. После этого случая Пашу стали ждать в абсолютной тишине: а чего нервы тратить и горло драть понапрасну?

Паша для Маши был центром Вселенной. Она любила все то, что любил Паша. Он ходил у нее неизменно чистый, прибранный и сытый. Что бы Паша ни захотел, это появлялось в короткий срок у него на столе. Маша своим уходом вылечила мужу язву желудка, и тот годами о болезни не вспоминал, только иногда с перепоя, да и то недолго. Зимой, когда у механизаторов появлялись выходные и нормированные рабочие дни, Паша и Маша вместе отдыхали: сидели друг против друга и молчали.

– Паш, а Паш? – вопрошала мужа Маша-Крокодил.

– Че, Маш? – охотно откликался Паша.

И они опять надолго замолкали. Их краткие диалоги пересказывались на все лады и пересмеивались, но семейная пара к пересудам не прислушивалась: они жили счастливо, им было хорошо друг подле друга.

В начале нашего сближения, когда Маша-Крокодил заходила ко мне в квартиру, ее маленькие глазки долго и недоверчиво прощупывали меня, будто она хотела сразу понять, не буду ли я над ней насмехаться. А после ревизии она успокаивалась, что-нибудь рассказывала из деревенских новостей, а чаще всего возилась с моим пятилетним малышом.

– Тетя Маша, – останавливала я ее испуганно, – у ребенка заразная кожная болезнь, она передается через прикосновение.

– Да что ты говоришь такое? – изумлялась Маша. – Дети не могут быть заразными, – и продолжала играть с ребенком, к его великой радости.

Маше-Крокодилу Господь деток не дал, о чем она беспрестанно сокрушалась. Уж она-то, я думаю, своего малыша в детдом бы никогда не отдала – хоть калеку, хоть дурачка какого, любого бы выпестовала любовью своей недюжинной.

Говорить с ней можно было на любые темы, она честно и прямо, без лукавства, высказывала то, что думала. В отношении семейной жизни Маша-Крокодил имела четкие правила, которые в своей справедливости, строгости и неукоснительности выполнения чем-то напоминали солдатский устав.

Нельзя навязывать мужу собственное мнение, надо создать такую понятную ему обстановку, чтобы он сам захотел выполнить необходимую домашнюю работу, – считала тетя Маша. Если хочешь изменить его в чем-то, например отлучить от пьянства, довольно здраво рассуждала она, то дай ему взамен выпивки увлекательное занятие, например купи мотоцикл, либо машину, либо что-то другое, к чему его душа тянется, тогда мужик и сам пить не будет. Короче, чтобы свести на нет какой-нибудь мужнин недостаток, ругаться ни к чему, а надо взамен дать что-то очень важное и нужное ему. Свой философский взгляд был у нее и на предполагаемые мужские измены. Горе той женщине, утверждала она, которая своего мужа победит в дрязгах, – счастье сразу уйдет из их дома. Не мне судить, насколько Маша-Крокодил была права в своих измышлениях, но на практике у нее получалось все очень здорово: Паша ее ценил и поменять ни на кого не стремился.

Хотя над тетей Машей люди довольно часто беззастенчиво смеялись, она в пререкания с ними не вступала. Только один раз ее вынудили обстоятельства. Дело было так. В нашем крупном семеноводческом совхозе по окончании посевной праздновали «Борозду», как ее называли. Выдали рабочим заслуженные премиальные, ну и погуляли все всласть. А на другой день выяснилось, что как-то в суете остался незасеянным отдаленный клин между двумя березовыми колками. Поскольку в район об окончании посевной уже отрапортовали, то в срочном порядке Пашину бригаду на эту работу и отрядили. Про еду хмельные еще трактористы вспомнили, когда время обеда пришло, а продуктов с собой, как оказалось, никто не захватил. До села было около семи километров, поэтому возвращаться не стали, а решили покемарить в тенечке, да тем и обойтись. Привыкшие подсмеиваться над Пашей, мужики и на сей раз правилу своему не изменили.

– Паша, а ты что своему Крокодилу на премиальные купишь? – подтрунивал над ним его напарник.

– А тебе какое дело? – услышали вдруг мужики Машин голос. – Чего ты обо мне хлопочешь? Своих забот мало? Красота скоротечна, совместно с молодостью уходит, скоро и у твоей супружницы морщины по аршину будут, может, непригляднее меня станет. Не забывай об этом, если часом над человеком посмеяться захочешь, – закончила она свою отповедь.

Маша-Крокодил стояла в пяти шагах от механизаторов, скрестив руки на мощной груди. У ног ее стояла большая сумка – не иначе с Пашиным обедом.

– Ты че, Маш? – оторопел и Паша.

– Опохмелиться принесла, Паш, да пообедать, – кротко ответила она.

– Отдохни, Маш, – пожалел Паша жену, вытиравшую пот со лба.

– Некогда, Паш, – сказала она и заторопилась в обратный неблизкий путь на своих коротких крокодильих ножках.

– Ну чего примолкли? Обедать присаживайтесь, – пригласил Паша насмешников. – Я свою Марью ни на кого никогда не променяю, а красавиц вам, дуракам, оставил.

Однажды мой сынок нечаянно уронил со второго этажа игрушечный пистолетик, которым очень дорожил. Боевое оружие малыша, как на грех, провалилось в щель между стеной и лестницей, угодив прямехонько в Машину кладовку. Проведав об этом, сострадательная женщина, не пожалев времени, в поисках игрушки переворошила все сундуки, весь хлам перетряхнула и поздним вечером, уставшая до изнеможения, принесла-таки парнишке игрушку. Она была в пропыленном платье, с головы до ног в паутине, грязные борозды от стекавшего по лицу пота устрашили бы без преувеличения кого угодно, но мой счастливый малыш бросился ей на шею, крепко обнял и расцеловал. А о пущей признательности она и мечтать не могла! Неудивительно, что, даже повзрослев, сын отчетливо помнит этот случай: доброта хранится в памяти человека пожизненно.