Александр Цыпкин - О любви. Истории и рассказы

– Вася, началось… у меня началось…

Василий вскочил как ошпаренный:

– Не может быть, еще же две недели! Как?!

– Ну, Вася, ну… так бывает, – виновато опустила глаза Ната, – и уже сильные схватки, Вась…

Василий подорвался, и, пока он метался во дворе, пытаясь сообразить, как же ехать в таком потопе, схватки у Наты участились.

– На тракторе поедем! – командовал мокрый и взвинченный Василий, хватая давным-давно собранную Натой родильную сумку. – Собирайся!

Ната, пытаясь заплести в косу длинные русые волосы, морщилась от боли, но держалась, молчала, не хотела пугать мужа.

– Вася, не доедем же, не доедем, – бормотала она. – Давай сами, я же фельдшер. Справимся авось?! А?!

А Василий вдруг снова ощутил то липкое и сковывающее чувство страха, паники. Не перенесет он еще одной потери! Там – врачи, они помогут, они знают, что делать.

– Нет, Наточка, надо ехать! На-до! – почти заорал он.

Ната с трудом, пыхтя, приподнялась и вдруг завалилась боком:

– Не дойду.

Василий, откуда только взялось столько силы, схватил Нату (объемная и грузная, а до беременности была словно перышко) и дотащил до трактора. Завел. Слава богу, выехали. Значит, есть шанс доехать, значит, есть…

Дождь хлестал в стекло, не видно ни черта! Василий утирал крупный пот со лба, пытался ехать «на ощупь». Трактор надрывно тарахтел и перекатывался по ухабам залитой, похожей на болото, полевой дороги. Да какая там дорога, мутная жижа неизвестной глубины…

Они почти доехали до конца поля, как колеса трактора провалились в какую-то яму или канаву, машина резко встала, кабина покачнулась и опасно накренилась. Василию эта яма показалась самой глубокой и опасной бездной. Беда. Не вытянуть одному, слишком сильно увязли.

Ната погладила мужа по руке и жалобно заскулила:

– Васенька, ты не волнуйся только… Значит, здесь будем рожать.

Василий больно стукнул кулаком руль. Как же так? Ведь был же шанс…

Чуть поодаль стояла полуразрушенная церковь, которая когда-то украшала своим колокольным звоном сельские праздники. Туда-то и поволок Василий свою драгоценность, готовую подарить ему еще одну. Дождь нещадно наотмашь хлестал по лицу, высокая жесткая трава больно била по рукам, но Василий, стараясь не потерять по пути огромную родильную сумку, укрывал собой Нату и тащил-тащил… Только бы успеть!

У входа в церковь тоже было полно воды, но дальше, на возвышении амвона и алтаря, оказался сухой островок.

– На алтарь меня? Нельзяааа, – скрипела Ната.

Она шумно и часто дышала и еле переставляла ноги.

– Можно, Наточка, можно. Когда новая жизнь – все можно! – Василию было на тот момент наплевать на правила, любые правила. Тут бы выдюжить, а Бог поймет, поможет.

Василий, словно скатертью, накрыл простыней влажный серый камень пола. Включил дорожный большой фонарь, освещая амвон, словно сцену.

– Давай, Наточка, давай, аккуратненькоооо, – шептал он.

Наконец Ната легла, прислонившись спиной к невысокой стеночке, оставшейся от иконостаса, шумно выдохнула. Василий накрыл Нату тем, что нашел в сумке:

– Так теплее?

– Да-да…

Они не замечали времени. Время остановилось, и важно было только вытерпеть, выждать. Вместе.

Когда отошли воды и схватки стали частыми и мощными, Ната опять задышала нервно и часто, как собака.

– Дай мне руку, Васенька. Нет, не надо руку, подстели там еще пеленочку, давай-давай… Так… а теперь я буду дышать правильно и тужиться, хорошо? Уже скоро, уже совсем близко… А ты там… Вася, ты там принимай. Сможешь?

Сказать правду? Признать, что в момент, когда надо быть настоящим мужиком, больше всего хочется зарыть голову в песок – и пусть бы все произошло без его участия?

– Наточка, конечно, смогу, родимая, конечно…

Удивительно, но, будто подчиняясь его словам, весь страх в Василии уменьшился, сжался в одну крохотную точку, которая пульсировала в горле. Спокойно и почти хладнокровно он ждал, когда большой Наточкин живот вытолкнет то, что было в нем.

От сопереживания Василий так крепко сжимал кулаки, что ладони, израненные ногтями, закровили. Милая, родная, ты справишься!

Наточка заскрипела зубами от натуги и затем завыла глубоким утробным голосом, низко так: «Аааааооооу». И вот…

– Ну чтооооо? Вася! Головка показалась?! Сейчас-сейчас, потерпи, миленький, – кричала Ната, и было непонятно, кого она просит потерпеть: себя, Василия или ребенка.

– Показалась, Наточка, давай, поднажми!

Когда у Василия в руках оказался их с Наточкой влажный, маленький и очень теплый ребенок, Ната шумно выдохнула и расслабленно откинулась назад. А Василий держал у сердца свое чудо. Невозможно поверить. Невозможно принять реальность происходящего.

– Ну что, Вася, кто это?

Василий помотал головой, очнувшись от минутного забытья:

– Как кто, Наточка? Человек!

– Вася, – устало улыбнулась Ната, – тебе бы все шутки шутить! Кто там: мальчик или девочка?

Василий забыл совсем, что существо, лежащее в его огромных руках, вовсе не бесполое, и сюрприз… сюрприз…

– Девочка… Наточка, дочка у нас, – просипел Василий.

Все будет хорошо. Теперь все будет хорошо.

Оставался еще один шаг, и для него Василий достал из котомки с инструментами, которую успел прихватить из трактора, небольшой перочинный ножик.

Легко сказать «режь, не бойся», рука Василия заметно подрагивала, все-таки живая плоть.

– Ей точно не будет больно? – тревожился Василий.

– Точно, – успокаивающе улыбалась усталая Ната.

То мгновение станет для Василия самым удивительным и восхитительным в его жизни. Даже не момент самого рождения дочки, а именно этот. Когда он одним движением перерезал пуповину, надежно связывающую его главную женщину и дочку – его САМУЮ главную женщину , – вселенная словно распахнулась и одарила его лавиной тепла и света такой оглушительной силы, что на короткий миг он оглох и ослеп. Бесконечное, абсолютное счастье… Так вот какое оно!

Укутав младенца и обнявшись, они просидели до утра. Ребенок умиротворенно и деловито сосал грудь, как будто так и надо, как будто все дети на свете приходят в мир в такую страшную грозу в заброшенной церкви.

А ранним утром дождь закончился, отдав власть снова всемогущему солнцу. Через разрушенный купол церкви оно робко светило, и стало совсем спокойно и благостно.

– Ну что, Наточка, собираемся – и поедем в больницу. И на этот раз мы доедем, помяни мое слово, – хорохорился Василий.

Ната снова, «на дорожку, для сугреву», приложила дочку к груди, и тут девочка, крошечная и беззащитная, пустила из носа тягучий, прозрачный, несоразмерно огромный пузырь. Наточка рассмеялась:

– Я знаю, как мы ее назовем!

…Через два месяца у этой же церкви Нина-старшая держала на руках Нину-младшую: