Александра Маринина - Обратная сила. Том 2. 1965–1982

Если до этого момента у Александра Орлова еще были какие-то иллюзии, то после дела валютчиков они оказались полностью утраченными. В этой стране нельзя верить словам, которые провозглашаются с высоких трибун. Все происходит с точностью «до наоборот». Если на всех углах кричат о том, что дети за отцов не отвечают, то можно не сомневаться: сыновья и дочери на собственной шкуре прочувствуют все последствия любой ошибки их родителей. Если Хрущев заявляет в «Правде» и повторяет через несколько дней на встрече с деятелями искусства, что «у нас не существует еврейского вопроса», значит, можно с уверенностью утверждать: еврейский вопрос есть, и стоит он очень и очень остро.

«Я поступил правильно, – говорил себе сорокалетний Александр Орлов. – Это ради Борьки. И ради других детей, если они у нас еще будут».

И вдруг оказалось, что медсестричка Зоя Левит уехала в эвакуацию беременной от Миши Штейнберга. И у него, теперь уже Александра Орлова, есть дочь, актриса Алла Горлицына…

– Людмила Анатольевна сможет мне помочь?

Огромные карие глаза смотрели на Орлова с вопросом и мольбой. Мамины глаза.

– Не уверен, – уклончиво ответил он. – Эти сведения есть только в архиве Министерства обороны, а там у Люсеньки связей нет.

Алла печально вздохнула, на ее красивом лице отразилось разочарование.

– А я так надеялась… Когда вчера познакомилась с вами и услышала, что Людмила Анатольевна имеет доступ к архивным материалам, у меня даже дыхание перехватило: вот, думаю, тот случай, который я так долго ждала. Я ведь уже все возможности исчерпала, даже в Полтаву ездила, пыталась найти родственников отца. Но выяснилось, что их всех расстреляли. Всех евреев до единого, кто в городе был. Памятник поставили, а имена расстрелянных так и не восстановили полностью. Я цветы положила, все-таки это были мои бабушка и дедушка, тетки и дядья. Мама говорила, что у Штейнбергов была большая семья, Михаил – старший сын, и пятеро младших братьев и сестер. А мамины родители Михаила не знали, не видели никогда, она сама из Житомира, в Полтаву приехала работать после медучилища. Так что у них спрашивать было бессмысленно.

– Ваша мама что-нибудь рассказывала вам об отце? Что вы вообще о нем знаете?

– Она говорила, что Миша Штейнберг, мой папа, был очень красивым. Его отец, Иосиф Ефимович, работал в той же больнице, что и мама, был заведующим хирургическим отделением, и сын часто приходил к нему, тоже хотел врачом стать. Иосиф Ефимович водил его по палатам, показывал больных, что-то объяснял, рассказывал. И в процедурную моего папу пускал, разрешал смотреть, как сестры работают. Многие медсестры по нему сохли, мечтали замуж выйти за него: и внешность яркая, и семья хорошая, в общем, достойная партия. А он выбрал мою маму. Он учился в Харькове, в мединституте, перед самой войной приезжал домой на несколько дней, сделал маме предложение, она согласилась, и договорились, что он уедет сдавать сессию, а после сессии вернется, и они распишутся, свадьбу сыграют. Не успели. Началась война, и отец больше в Полтаву не приезжал. Вот все, что мне известно.

Все было верно. Все, кроме одного: он не делал предложения Зоеньке Левит, и они не собирались расписываться. Но разве можно упрекать женщину в таком невинном приукрашивании действительности? Да и что она могла сказать своей дочери, коль уж решила не обманывать и не делать вид, что ее муж, доктор Горлицын, и есть настоящий отец? Не рассказывать же о праздновании дня рождения и проведенных в душистом темном саду минутах!

– Налить вам еще чаю? – предложил Орлов.

– Нет, спасибо, – Алла благодарно улыбнулась, но улыбка вышла все-таки немного печальной.

– Тогда, может быть, кофе сварить?

Ему нужно было что-то делать, хоть что-нибудь, производить какие-то действия, которые сделали бы его сиюминутную жизнь осмысленной и полезной. Ему было… Плохо? Нет, не то… Страшно? Тоже нет.

Александр Иванович сам не понимал, что происходит у него внутри. Словно налетела внезапная буря, не буря даже – смерч, поднявший со дна, из самого нутра, то, что было тщательно похоронено, утрамбовано и вытеснено из памяти.

Он перехватил взгляд Аллы, устремленный на его судорожно сжатую в кулак руку.

– Что с вами? – обеспокоенно спросила она. – Вам нехорошо? Или вас что-то рассердило в моем рассказе? Наверное, вам не понравилось, что я вот так, едва познакомившись с вами, уже лезу с просьбами… Мне говорили, что москвичи этого не любят.

– Ничего-ничего, все в порядке, просто сердце немножко прихватило, у меня это бывает, – поспешил успокоить ее Орлов. – Простите, оставлю вас на минутку, пойду таблетку возьму. Не скучайте.

Он вышел на кухню, распахнул холодильник, рывком достал графинчик ледяного клюквенного морса и пил прямо из горлышка, пока от холода не онемело нёбо. Потом присел у стола, достал сигареты, закурил. Руки тряслись.

Из комнаты доносились голоса Люсеньки и режиссера Хвыли, увлеченно обсуждающих роль обер-прокурора Синода Победоносцева в провале какой-то реформы. Андрей Викторович Хвыля – муж Аллы, его дочери. Получается, Хвыля – зять Орлова? И что же выходит? Сейчас вот в этой самой квартире находятся жена Орлова, его дочь и зять? Его семья?

Немыслимо. Невероятно. Неправильно.

Или правильно?

Мысли разлетались осколками, не желая соединяться в единое целое.

– Саша! Ну что это такое?!

Сердитый голос жены вернул его к действительности. Орлов виновато посмотрел на нее и быстро затушил окурок в пепельнице.

– А я чувствую – дымом из кухни потянуло, так и знала, что ты куришь, – с упреком сказала Людмила Анатольевна. – Ты же обещал сократиться, курить не больше пяти сигарет в день. Ты просто как дитя неразумное, Саня! Тебе же нельзя! И где Аллочка? Почему ты оставил ее одну?

– Я только на минутку вышел, не сердись, милая, – пробормотал Александр Иванович. – Всего полсигаретки. А как у вас дела идут?

Людмила Анатольевна тут же перестала сердиться и переключилась на то, что было ей интересно.

– У нас все отлично, – весело сообщила она, – нащупали хорошую линию, Андрей Викторович очень доволен. Санечка, раз уж ты все равно на кухне, завари, пожалуйста, свежего чайку, чтобы мне не прерываться. Сделаешь?

Орлов старательно выдавил из себя улыбку.

– Конечно.

Он заглянул в комнату сына, где Алла, сидя на диване, листала журнал, и пригласил ее на кухню.

– Поскольку мне дано партийное поручение заварить свежего чаю, то я подумал, что мы с вами тоже чайку выпьем, – с напускным весельем говорил он, ополаскивая заварочный чайничек кипятком. – На мое предложение вы ответили отказом, я помню, но сейчас я заварю совершенно другой чай и по совсем другой рецептуре. Уверяю вас, Аллочка, такого чаю вы никогда и нигде не пробовали. Этот чай мне привезли прямо из Лондона.