Кофе понедельника - Хроники Б-ска +

– Надо же, я как с пожара: не оделась, не обулась, – говорила она отрешенно.

Часам к десяти утра третий барак перестал существовать. Сгорел он натурально дотла. Еще долго на этом месте не росла трава.

…Жизнь разметала детских товарищей моих. Исчез куда-то Юра Хам. Кто-то уехал, кто-то помер. Но когда встречаешь кого-то из старых друзей по бараку, после коротких приветствий обычно начинается: «А помнишь?..»

Каждый входящий на рынок через центральный вход при всем желании не мог разминуться с растопырившейся прямо на проходе деревянной треногой. Над треногой, предупреждая возможные сомнения, красовалась рукописная табличка с категоричной надписью «ФОТОГРАФИЯ-ПЯТИМИНУТКА». Рядом на видавшей виды табуретке покачивался эмалированный тазик с косячком плавающей поверху готовой продукции. Хлопотал тут невысокий, худощавый, с блестящей золотом фиксой во рту хозяин «пятиминутки» Фимка Маковский. Вокруг треноги всегда кучковались клиенты, фарцовщики, мазурики и просто охочие до зрелища зеваки. Фимка не столько работал, сколько давал представление. Фимка как падишах восседал на табуретке. Время от времени, помешивая пожелтевшим от химикатов пальцем в тазике, он непринужденно зазывал клиентов: – Мальчики, девочки, граждане, дамочки! Делайте портреты на паспорта и анкеты, на пропуска и дипломы, в семейные альбомы…

С Великой Отечественной он вернулся с боевыми наградами, контузиями и потерянным глазом. Убедившись, что потеря не является помехой в работе, он продолжил семейный гешефт. Маковский числился частником и, естественно, вступал в невольное противостояние с генеральной линией государства. Не выдержал борьбы и прикрыл дело сшивший форменки всему командному составу гарнизона Аврущенко. Сошли с дистанции зубные техники сестры Рейдер, озолотившие челюсти каждому второму жителю города, включая партийный и советский аппараты. Зачехлив зингеровскую машинку, сдался на работу в ателье лучший городской закройщик Король… А Фимкина тренога с трудом, но держалась, как Брестская крепость. Однако в стране было объявлено о строительстве коммунизма, чей призрак, по утверждению классиков, не отводил частнику места под солнцем. Но пока Фимка еще священнодействовал у аппарата.

– Мальчик, мальчик, смотри сюда, в глазок. Сейчас птичка вылетит!

– А птичка где?

– Как где? Улетела!.. Ну а ты, милый, куда шнобелем крутишь? Куда я тебе говорил смотреть?

Мужчина неуверенно поджимал ноги под табуреткой:

– У дырку етту, откель птичка вылетит! Птичка уже вылетела, когда тут мальчик сидел. Больше птички нету!..

– А ты куда должна смотреть? – ласково вопрошал он оседлавшую табуретку бабенку.

– В глазок энтот вот! – уверенно отвечала та, нет-нет, да и зыркая глазами исподтишка в зажатое в руке зеркальце.

– Да не в глазок, а в глазки. Смотри в мои глазки! Убедившись, что клиентка смотрит на него во все глаза, он вдруг выгребал из глазницы свой стеклянный протез, держал его некоторое время двумя пальцами и… отправлял в рот. Клиентка в испуге выкатывала глаза.

– Ну вот, другое дело! – Фимка делал снимок. – Все, милая, готово. Слезай!

Клиентка продолжала сидеть, ухватившись руками за табуретку.

– Ну ладно. – Он доставал глаз изо рта и вставлял его на свое место, возвращая бабенку к жизни.

– Ой, ой, – крестилась та, сваливаясь с табуретки, – ой, страсти господни!

– Через пять минут, не забудь, я возвращаю ваш портрет! – кричал он вслед улепетывающей женщине. Место на табуретке занимал угрюмый гражданин. – Картуз снимите, милейший!

– Так сымай! Сымай так, говорю, я босый!

– Так я тебя не разуваться прошу. Может, ты лысый?

– Ну!

– Баранки гну! Снимай картуз, а то брат не узнает!

– Не, в картузе узнает. А то подумает, что меня замели!..

– Давай без фокусов, – усаживался на табуретку, как курица на гнездо, очень серьезный с виду мужик. Он стаскивал картуз, раскладывал аккуратно его на коленях и грациозно пятерней расчесывал свалявшиеся волосы.

– Готов? – вопрошал ставший тоже серьезным фотограф.

– Чичас гимнастерку заправлю и готов!

Фимка скрывался под накидкой:

– Да ты не дуйся, дядя. Сиди спокойно, как на допросе!

Тот принимал на мгновение расслабленную позу, но затем непроизвольно снова хмурил брови и набычивал шею. Фимка вылез из-под накидки:

– Ты кто, колхозник?

– А чо?

– А то, что с такой физиономией тебя за кулака примут. Раскулачат, а я виноват буду!

Пока тот соображал, как отреагировать на реплику, Фимка снимал колпачок с объектива.

– Слышь, ты, снимай. Хватит ляскать!

– Так снял уже!

– Не, я сурьезно говорю, снимай!

– И я серьезно говорю, снял уже. Все!

– Как все?

– Так, все! Погуляй чуток и приходи за фото! Мужик неуверенно покидал табуретку и, бурча под нос, отходил в сторону. Спустя время сфотографировавшиеся возвращались к треноге.

– Ну, готово?

– Быстрый какой! Ты ж только снялся!

– Как только, – мужик вытащил из брючного кармана часы на цепочке и поднес к глазам, – уже восемь минут прошло!

– Ух, ты быстрый какой. Быстро только кошки дерутся! Погуляй еще чуть-чуть.

– Эт сколь же чуть-чуть? – он снова смотрел на часы.

– А как проявится, закрепится…

– Так что ж получается, не пять минут?

– Ух, ты какой бухгалтер! Давай считать. Я тебя снял за одну минуту, так?

– Ну, так…

– Минута во сколько раз меньше пяти? В пять раз, так? – Ну! – Баранки гну! Значит, я тебя снял в пять раз быстрее. А на все остальное осталось четыре минуты!

– Ну!

– А раз снял в пять раз быстрее, имею полное право все остальное сделать в пять раз медленнее, для баланса. Вот теперь четыре минуты умножь на пять, умножил? Сколько получилось? Двадцать! Двадцать и одна – это двадцать одна минута! Иди, веди любого бухгалтера, пусть проверит расчет!

И мужик отходил в смятении.

– А чой-то у меня глаза мутные? – разглядывал фотокарточку другой.

– Пить меньше надо!

– Дык это я теперь выпимши, а когда фотографировался – ни в одном глазу!.. Слухай, ты мне яйцы не крути! Я три раза на хронте контуженный! На хрена мне такая фотокарточка? Я счас этот твой гребаный миномет к хреновой матери разнесу!

– Ну, дорогой мой, чем тебе глаза не нравятся – нормальные глаза! Ну, посмотрите, – он совал фото окружающим, – глаза как глаза!

Все признавали его правоту. Клиент успокаивался и забирал фотокарточку.

– Ты, может, меня потом всю жизнь благодарить будешь, – говорил Фимка, дружески обнимая клиента. – Может, это твоя последняя фотография в жизни!

– Эт чегой-то? – настораживался клиент. – Всякое может случиться: или аппарат сломается, или я помру, или тебя посадят!