Валентина Ива - За миг до откровения

Образование я все же получил. На последнем курсе, ничто, кстати, не предвещало, да я и не собирался связывать себя никакими узами, тем более брака, Люська Шведова забеременела, и мне пришлось жениться. Люся проживала в Москве, хотя родилась на погранзаставе на Дальнем Востоке. Её отец, полковник запаса, коренной москвич, и прежде чем он получил квартиру в Москве после ухода в запас, они с матерью и сестрой жили в полуподвальном помещении недалеко от станции метро Проспект Мира. Крупные чёрные тараканы носились по стенам подвала, и если ты его прихлопнешь, то раздается хруст ломаемых хитиновых крыльев. Жуткий звук.

К тому времени, когда пришло время рожать, полковник в запасе переоформил документы, и они вместо одной трехкомнатной квартиры получили две двушки. Нам с Люськой досталась квартира с окнами на Садовое кольцо. Я, конечно, по своей сути деревенский парень, как выяснилось со временем. Годы студенчества так измотали моё тело и душу, что как вспомню речку Дегтярку и её берега, небольшое болотце и цапель, стоящих каждые пять метров друг от друга, так сердце и защемит. Глядя на Садовое кольцо с его беспрерывным шумом и ядовитым воздухом, так и хочется взмахнуть руками и стартануть прямо в Озерки без посадки на дозаправку.

Первые годы совместной жизни, наполненные фонтанирующей молодостью, ограничивались таким запитыванием природой, как выезды на шашлык в Подмосковье, но со временем мне стало невыносимо мало этого, а когда умер отец, и мама осталась одна, я стал с упрямой и нерушимой упорностью приезжать в Озерки и проводить там свой отпуск. Как ни пищала моя многострадальная Люська, как не предлагал её папаша Гагры и Ессентуки, мы с дочкой стояли на своем. К тому времени дочке Лизке было уже 10 лет. Сделали небольшой перерыв для рождения Васьки, малость подождали, пока он от памперсов отлипнет и – опять в Озерки.

Наполненная редкими природными звуками тишина с далеким монотонным звуком кукушки; пролетающие с характерным кряком толстые тушки уток; чистейший воздух с запахами разных месяцев: то цветущего июня, то плодоносного августа, – все это умиротворяло мою душу и сердце до степени гармонии в душе. Если я собирался на рыбалку, то дочка Лизка всегда тащилась со мной, а в дальнейшем рыбачила так, что давала мне фору. Мы сидели на пустом берегу и слушали, и впитывали природу, а она лечила наши души и тела совершенно бесплатно, то есть даром.

Мой друг детства Петя Карташов окончил в Казани военное училище, воевал в Афганистане, комиссован по ранению. В Озерках мы встречаемся редко, но метко. Петр стукнул калиткой в тот самый момент, когда Ваську Люська уже уложила спать, а моя мама и Лизка дулись в карты на терраске.

Мама, было, начала ворчать вместе с моей женой, но мы так крепко обнялись с Петром, что они все быстро поняли и накрыли нам на терраске. Люся сказала: «Спорить бесполезно, я его знаю». Мама добавила: «Это точно».

Сначала мы выпили за встречу. Немножко повспоминали. Потом Петр начал рассказывать про Афган. Мы смеялись и плакали, а когда кончилась закуска, вышли в сени пошукать чего-нибудь и нашли горшок с вареной, почему-то очень мелкой, картошкой. Мы покурили, нетвердо покачиваясь на крыльце. Вернулись к столу, и выпили за нашу многострадальную Родину. Никуда не лезем, на Японию атомных бомб не бросаем, на Европу не нападаем, а всё, блин, империя зла, блин.

Мы доели картошку, на дне обнаружили какую-то ботву, горох и кукурузу. Съели всё и расползлись по домам.

Душевный парень мой друг Петр, не сноб, хоть и имеет право, награжден неоднократно, а не заносится. Люблю я его. В окно на меня смотрела яркая ночная звезда, глаза мои закрылись, душа моя была наполнена счастьем…

Утром с тяжелой головой я никак не мог понять, о чем меня грузит мама, какой-то горшок, какое-то пойло, для поросёнка, и что: чем теперь его кормить? И что нужно опять готовить! Весь горшок вылизали и лебеду съели и горох с кукурузой, чистые свиньи. Без разбору, как из корыта…

Тут до меня дошло, что за суперская закуска нам досталась. Мама вынесла в сени, чтобы остудить пойло для поросенка, и тут мы с Петром. А, впрочем, какая разница, чем закусывать, главное, чтобы друг был душевный!!! А поросёнку еще наварим…

Судоремонтный завод занимал часть северного, восточного и южного побережья бухты. В этом месте в бухту впадала речка, которая в период дождей или тайфунов имела обыкновение разливаться. Бухта делила город, раскинувшийся на её берегах, пополам, и получалось, что судоремзавод расположен прямо в центре города. Это было самое красивое и лучшее место, так мне, двенадцатилетнему мальчишке, тогда казалось. Я любил смотреть на ощетинившиеся портовыми кранами берега, на перемещение огромных стальных стрел в пространстве. Любил слушать звуки, создаваемые железными листами бортовой стали, когда они срывались и падали, громом с раскатами ударяясь о землю; гудки пароходов и военных кораблей. Вообще шумы обычных сухопутных городов похожи, так же и похожи интонации портовых городов, но это совсем другое звучание, особенно когда туман и гудят, швартуются суда или перекликаются на рейде корабли и всегда над плещущей водою бухты покрикивают чайки. Мне нравилось пересекать бухту на рейсовом катере туда и обратно, обозревая морские дали с борта, чтобы увидеть днища судов в плавучих доках, ржавые, потрескавшиеся, обросшие раковинами и водорослями. Я тогда даже и подумать не мог, что весь смрадный смог от сварки железных гигантов напитывал город тяжелым отравленным воздухом, а рыбу, выловленную из мутной воды моей любимой бухты, лучше не есть.

На первом курсе университета, в аудитории, где окна выходили на причал, я забывал о теме занятий, мечтательно погружаясь в туманную дымку порта со стрелками кранов и мачт кораблей. Нельзя сказать, что я хотел быть моряком или судоремонтником, но город, наполненный людьми этой профессии, связанной с морем, отпечатался во мне неким тавром, как клеймо на лошади. Мы ходили вразвалочку, знали множество морских терминов и, когда знакомились с девчонками, они ни на секунду не сомневались, что я, если ещё не моряк, то курсант морского училища точно.

На пятом, последнем этаже нашего многоквартирного дома, проживала семья клепальщика. Вообще почти весь наш дом состоял из семей рабочих, за редким исключением. Учитель Владимир Дмитриевич Плетнёв и его жена после университета преподавали в нашей школе математику и географию. Это её голос равнодушно прозвучал в подъезде, когда она с гостьей поднималась по лестнице, а я торчал у двери, забыв дома ключ в ожидании бабушки: «Нужно меняться и съезжать отсюда. Тут одни работяги!».