Игорь Ягупов - Обманувший дьявола

Андрей содрогнулся, представив описанную Поморцевым картину.

– Но это еще можно объяснить некой классовой ненавистью, хотя, конечно, и в зверском исполнении, – проскрипел краевед. – Но от Беспалого досталось и его же, как говорится, классовым братьям. Испокон веков местные крестьяне вымачивали коноплю в специально вырытых для того ямах, которые наполняли водой. Звались они копани. Дело в том, что растение это весьма ядовито. Что, кстати, и объясняет его нынешнее использование в качестве сырья для наркотического зелья. Тогда, впрочем, из его волокон делали веревки. Но я слишком углубился в малозначительные детали. Так вот, Беспалый, став председателем одного из местных колхозов, заставил селян вымачивать коноплю прямо в заводях реки. Дескать, не по-революционному тратить столько сил, которые запросто могут пригодиться для классовой борьбы, на рытье дурацких ям. Что ж, стали вымачивать, где сказал. В результате вся рыба в реке передохла. Но и это еще не все. Как закончил дни свои комиссар Беспалый, неизвестно. Словно сгинул куда-то году этак в тридцатом. По крайней мере, по архивам получается именно так. Да только в войну объявился здесь же полицай. Вроде как не из местных. Пришел он уже вместе с немцами. Что называется, в обозе. Звали его Однорукий Ганс. Что касается Ганса, то это он сам себя так называл. Видно, в угоду немцам. Уж больно хотел сойти для них за своего. Да, видно, и переименовался, чтобы не ломали языки, выговаривая его подлинное имя. А, может, и имя он хотел скрыть. Не от немцев, понятно, им он служил верой и правдой, а от своих. А насчет однорукого было явное, так сказать, преувеличение. Потому что, как вы, молодой человек, уже, наверное, и сами догадались, не было у него всего-навсего фаланги на мизинце. Зверства его также были неисчислимы. Говорят, иногда даже самим немцам приходилось его сдерживать. Заставлял людей рыть самим себе могилы. Причем особое удовольствие доставляло ему только ранить человека, в живот, например, и закопать еще живого. Подолгу, говорят, смотрел, как земля шевелилась. Кто за ним только ни охотился. И партизаны, и советская войсковая разведка, когда уже фронт подошел ближе. Да только Однорукий Ганс был словно намыленный. Уходил отовсюду. Ввиду особой ценности немцы даже приставили к нему специальную команду. Вроде телохранителей. Потому как его уж в окрестные села без эскорта отпускать стало опасно – убили б его сами люди без всяких партизан и разведчиков, вилами бы закололи. И множество раз попадала та команда с Гансом в переплет. То, забыв выставить караульного, ложились спать в избе. И кто-то, подперев дверь, поджигал домишко. То – тут уж явная была случайность – попадали под авианалет на проселочной дороге. Короче говоря, службисты его из команды гибли, как мухи. Думаю, должность эта не пользовалась у немцев особой популярностью. Наподобие нашего штрафбата получалось. А вот сам Однорукий Ганс всегда оставался невредимым. Точно заколдованный. Говорят даже, что, когда уже немцев погнали отсюда, кто-то из их генералов, чувствуя, что времена для германской армии наступают тяжелые, прикомандировал Ганса к себе в штаб. Вроде талисмана. Дескать, пока он при нем, и генерал уцелеет. Чуть ли не спал с ним в одной комнате. Чтобы только выжить…

– Выжил? – машинально переспросил Андрей, чтобы заполнить образовавшуюся в рассказе краеведа паузу.

– Кто ж его знает, – фыркнул Поморцев. – Но я вам еще одну удивительную вещь расскажу про Однорукого Ганса. Вроде, повторюсь, был он не из местных. По крайней мере, тут его никто не угадывал. И, повторяю, пришел он сюда уже вместе с немецкой армией. Да только места здешние знал фантастически хорошо. В деталях. Иногда даже лучше, чем сами местные жители. Что отчасти и объясняет его феноменальную живучесть. Не в случае с горящим домом, конечно – там уж никаких объяснений не придумаешь, кроме чистой везучести, – а тогда, когда речь шла о преследовавших его партизанах. Уходил он от них за милую душу. Какими-то тропами, перелесками, одному ему известными бродами. В истории остался и еще один примечательный факт. Как-то летом немцы нагрянули в то самое село, где когда-то руководил колхозом комиссар Беспалый. Ну и решили сходить на рыбалку. Да только наш Ганс их тут же и отговорил. Сказал, что, мол, никакой рыбы в здешней речке и нет вовсе. Один идиот, дескать, в свое время заставил местный люд вымачивать в ней коноплю. Рыба-то и передохла.

– Да это-то как стало известно? Я в смысле таких подробностей его разговора с немцами, – изумился Андрей.

– А это уж совсем курьезный, можно сказать, случай, – немного смутившись, хихикнул Поморцев. – К нашему делу он никакого отношения не имеет. Да уж расскажу, чтобы немного отвлечься. Был у нас тут один очень активный ветеран войны. Танкист, весь в медалях. На фронте изувеченный. Без одной ноги.

– Хоть не беспалый, – выдавил из себя шутку Андрей.

– Совершенно верно, – охотно поддакнул Поморцев. – Очень, повторяю, был активный товарищ. Все скакал на своей ноге по райисполкомам, чего-то там добивался. Медали на нем звенели, как на племенном кобеле. В школы очень любил ходить – детям уроки мужества преподавать. Чуть ли не очередь на него была в наших учебных заведениях. А уж 9 Мая без него никак не обходилось – обязательно интервью давал. В наших газетах редакторы уже к этому прямо-таки привыкли. День Победы – значит, интервью с Клюшкиным. И, надо отдать должное ветерану, он никогда не повторялся. То про отступление в сорок первом расскажет, то про героическую оборону Сталинграда, да в деталях, в этаких живых картинках все представит, то про битву под Прохоровкой, где он, собственно говоря, ногу-то и потерял, выбираясь из горящего танка под огнем противника. В общем, благодарный собеседник. Журналисты на него нарадоваться не могли. Но тут, на грех для Клюшкина, нашлась у нас в одной областной газете особо азартная тетка. Так получилось, что в войну она потеряла родителей. И теперь к этой теме была крайне неравнодушна. А тут – Клюшкин, живой свидетель тех героических и скорбных дел. Вот она и предложила оформить все его разрозненные, раскиданные по разным газетам и годам воспоминания в одну книжку. Ну и к тому же решили они, конечно, кое-что расширить и углубить. Дамочка эта слушала героя, не отрываясь. А наш ветеран заливался и заливался соловьем. Будущая книга обещала быть все толще и толще, журналистка все слушала и слушала, а Клюшкин все рассказывал и рассказывал. И, проникшись уж совсем нечеловеческой ненавистью к фашистам, договорился он до этой самой истории об Одноруком Гансе, которую я только что вам изложил. Самое смешное, что тетка из газеты пропустила все это мимо ушей. И книжечку они издали. Это благородное дело под личный контроль взяли горком комсомола и отдел народного образования. Чтобы, значит, воспитывать на этой книге молодежь.