Юлия Качалкина - Давай поедем к нашим мёртвым (сборник)

Правда же крылась в том, что Ренат Игоревич был человеком весьма средних лет, готовым переступить пятый десяток; разведшимся дважды со своими ровесницами, когда те были еще лет на двадцать его, теперешнего, моложе, и сошедшимся с девушкой своего старшего сына.

Той самой, что в понедельник утром, в марте, позвонила и отказалась возвращаться.

Сама.

Он бы, как он теперь думал, не оставил ее никогда.

Ренат Игоревич проголосовал по дороге к автобусной остановке, поймал побитую Оду и, назвав адрес Юриного института, двинулся в Город.

Аня не собиралась уходить. Уж точно – не из-за его поведения. Потому что они в самом начале, стоило ей только заметить обширность и изменчивость его, Ренатовых, интересов, договорились о «некоторых свободах». Так что, в принципе, и ей многое не воспрещалось. Зато многое и вменялось в обязанность: читать и поправлять его рукописи, возить их по издательствам и редакциям, терпеть сальные шутки его великовозрастных сослуживцев и все время «быть раскрепощенной».

Ренат Игоревич жил ощущением собственного физического и морального мессианства в области женских страхов и надежд. Не радовал, не разочаровывал, но постоянно удивлял, научившись из всякого страха и надежды извлекать собственную выгоду удовольствий.

Машина затормозила неожиданно быстро, и нахлынувшие откуда-то из-за спины звуки площадей и переулков вернули Рената в настоящее. Расплатившись с водителем, он вышел на один из центральных проспектов Города и огляделся. Подлинного цвета неба было не угадать: потихоньку включали подсветку зданий и ложным днем покрыли все на сотни километров вокруг. К заново отштукатуренной громаде института стекались стайками вечерники: кто с пивом, кто – со стопкой книг, не влезших в сумку, кто – просто так. С идеями о мировом переустройстве.

Пили пиво и смотрели с институтского холма на Красную площадь, на государственные дома. Ренат Игоревич, когда был маленький, верил, что президент живет прямо в кремлевских курантах. И лет до семи непременно об этом спрашивал у папы-инженера, бравшего его гулять по историческим местам Москвы. Ренату Игоревичу страшно нравилось смешить папу, и он даже был готов делать вид, что и вправду шутит.

Студенты пили пиво с ленцой, но чистоплотно: никто под себя не плевал тут же и не бил бутылки, а аккуратно ставил рядом с ногой, в разговоре не забывая косить на них глазом, мол, тут ли. Чтобы при уходе забрать. Были там и девушки. У всех, как на подбор, в зубах цигарки и брюки по линии крестца. Фигуры все больше странные, коротконогие и приземистые. Смеялись девушки громко и вызывающе, ребята при них слегка тушевались и, кажется, не умели ни пить, ни курить, ни «быть» так, как умели их слабые подруги.

Но долго пялиться было не к лицу, и Ренат пошел дальше.

Охранники знали его редкие приходы и каждый раз просили предъявить документ. Он предъявлял и молча следил за процедурой переписи номера своего паспорта в какую-то замызганную клетчатую тетрадь, страницы которой были разграфлены строго по линейке. На год вперед.

Интересно, задумывался порой Ренат, а в чем практический смысл этой процедуры? Однажды, уходя от Юры, он остановился перед охранником и сказал почти цезарианскую фразу: «Я – Ренат Рейнке, и я ушел». Но охранник прореагировал как-то вяло, лишь пожал плечами. Приходы, уходы и фамилии с именами существовали различно. Совершенно различно.

У славистов на кафедре всегда было много водки, попрятанной между академическими ежегодниками на полках старых фанерных шкафов, стекла которых для неверно понятой кем-то красоты были прилежно заклеены клеенкой со сценами из русских народных сказок. Ренат Игоревич всегда помнил – на какой-то уже не первой стадии опьянения, – как перед ним возникал серый волк, скачущий и скачущий с Иваном-царевичем на спине. Волк скакал так долго, что смысл всей сказки для Рената Игоревича уже давным-давно и свелся собственно к этой безумной скачке.

К тому же картинка задавала бойкий ритм питию.

Юры, как всегда, на месте не было. Сидела только одинокая лаборантка, которая Рената Игоревича очень в душе веселила, а сама была чуть ли даже не влюблена в него. Крохотная, празднично и по будням «прибранная» женщина – чуть старше его – читала «Московский Комсомолец» и распахом газетных полос напоминала диковинную птицу, замешкавшуюся в этом пыльном сумрачном помещении. Ренат церемонно здоровался и усаживался ждать Юру. Тот обычно появлялся минут через пять. Однако сегодня опаздывал уже минут на пятнадцать.

– Не подскажете ли, Юрий Климентьевич – он где?

– Они собаку вытаскивают.

– Какую собаку? – не понял Ренат Игоревич и отчего-то забеспокоился.

– Да известно какую, – лаборантка перевернула страницу и продолжала читать, отвечая, – у нас зимой дворняжка приблудилась, ну, не гнать же ее, в самом деле. Так вот, оставили и кормили. Она охраняла. А тут ведь дом-то старый, Герцена с Пушкиным помнит, стены хлипкаи, пустоты в них. Вот она, дура, и провалилась.

– Прямо как? Прямо в стену, что ли? – Ренат Игоревич от удивления даже пересел на стуле.

– Да, шла, наверное, в стену-то стукнулась, а она – пустая!

– И где?

– На третьем, возле радиорубки. Там так просто не влезешь, надо со второго заходить, с балкона Ленинской нашей аудитории. Я им говорю, а они ничего не слушают. Потому что глубоко провалилась псина, по самый низ.

Ренат Игоревич, не в силах вытерпеть бездействия, скомкал куртку и сумку, собрался уже идти, потом оставил куртку и сумку, посчитав, что проку от них там никакого, и все-таки ушел наверх. На третьем этаже толпилась молодежь, но все в основном стояли праздно и обменивались мнениями: достанут или нет. Что достанут, в принципе, никто не сомневался, журналисты все-таки, так что скоро стали спорить, покусает она Билинкиса или нет.

Сошлись на том, что, разумеется, покусает, но расходиться не спешили.

Ренат Игоревич танком растолкал молодняк и успел схватить Юру за ногу, когда тот уж было утек в провал. Спасение дворняжки, оказавшейся по объяснениям словоохотливых ребят помесью немецкой овчарки и бассета-хаунда (и какая кинологическая прыть у газетчиков!), заключалось в ауканье «иди сюда!» и размахивании руками в пустоте стенки с надеждой, что собака вдруг неимоверным усилием всех своих возможностей совершит кульбит и подпрыгнет к Билинкису прямо на руки.

Но она не подпрыгивала.

И когда Ренат Игоревич, уравновесив Юру на краю, сам заглянул внутрь, он увидел только две спокойно светящихся в темноте точки. Точки изредка мигали, но положения своего не меняли.

– Это она, зараза, смотрит, значит. – Юра уже вылез из провала и зло отряхивался от штукатурки. – Говорил им, поставьте знак. Что тут опасная зона. И что?