Диана Ибрагимова - ТалисМальчик

Что-то шуршало около самого лица. Раз, другой, третий.

Аля открыла глаза. Ресницы по подушке.

Кого-нибудь будили собственные ресницы?

Нежное солнышко проглядывало сквозь двойную вязь – виноградную и гардинную. Усики винограда слегка покачивались и совпадали на миг с усиками гардинного узора. Алевтина улыбнулась своей фирменной улыбкой: одними глазами. Что-то произошло. Не далее как вчера или позавчера. Нечто большое и серьёзное. Она снова улыбнулась завешенному виноградом солнцу. Край винограда и солнца. И моря, конечно. Да, точно. И моря. Хорошо здесь.

Она знала, что недавно в её жизни случилось что-то очень плохое, но не могла вспомнить, что. Напрягла память – не получается, попыталась отыскать ассоциации, чтобы помочь сознанию − безуспешно.

Ускользание. Ласковое, спасительное ускользание. Ложь сознания самому себе. Святая ложь. Во спасение. Что-то всё-таки произошло. Но память затаила и не выдаёт. Молчит и выжидает. Таится. Наблюдает. Будто сильные стороны натуры оберегают более слабые, чтобы чего не вышло.

Нет, нужно вставать – подмигивает виноградное солнышко. Сегодня ещё уйма приятных дел. Аля это ощущала. Без чёткого осознания или перечня, просто чувствовала, и всё.

Встала, потянулась и отразилась вся в большом зеркале. Яркая. Какая-то она чересчур яркая. Голубой шёлк ночной сорочки чуть приглушён изысканным, более бледным кружевом. Тонкие, очень тонкие, но такие выносливые бретельки. Как женские нервы: тонкие, но прочные, нежные, а не рвутся.

Зачем мне здесь эта новая ночнушка? Я ведь её зачем-то купила. Не помню.

На шёлке золотом отливали солнечные зайчики.

Солнышко.

Солнышко!

Вспомнила!!!

Она враз вспомнила всё, что ускользало.

Тонкие и прочные, невесомые, но не порвёшь… женские нервы.

Улыбка тут же истончилась в поджатые губы. Алевтина ещё раз, с силой, разминаясь, потянулась и стала неторопливо одеваться, избавляясь от раздражающе яркого отражения в зеркале.

Теперь прислушивания к себе совсем ничего не дали. Глухо. Пусто. Ничего не шуршит, не звенит, не живёт. Но это лучше, чем вчера.

Медленно, отсутствуя в каждом своём движении, Алевтина оделась, умылась, достала из холодильника пару крупных нектаринов и полузамороженную бутылку с минералкой, сунула всё к полотенцу в пакет, проверила окна, замкнула комнату и двинулась к остановке маршрутки.

Ещё рано. Очень яркое, жёлтое, приторно-сладкое солнце чередуется с прохладной тенью от зданий. Аля, не выбирая специально теневую или освещённую сторону улицы, не торопясь, шла мимо автовокзала к остановке. Вдруг сбоку плеснуло солнце, и девушка на мгновенье зажмурилась, а когда открыла глаза, поняла, что не видит так, как должен видеть человек. Алевтина поворачивала голову, а картинка вокруг дробилась на множество одинаковых, искажалась и запаздывала, с заметным отставанием пытаясь сложиться во что-то знакомое и стать целой.

Символично. Мир раздробился, измельчился, ничто не выглядит нормальным. Алевтина даже не сильно испугалась, ей просто стало интересно: что же с ней происходит?

Кто я теперь? Стрекоза? Кажется, они так видят.

Спустя минуту зрение пришло в норму, интерес к феномену истаял.

Ничего страшного. Вчера было хуже.

Вчера она забыла дышать. Шла, механически считывая названия улиц, и вдруг начала хватать горячий воздух, ощутив дикую боль в диафрагме. Сухое укололо лёгкие, Аля почувствовала весь их объём в груди, спазм отпустил, боль постепенно утихла. Алевтина стала спокойнее вдыхать горячую субстанцию и внимательнее смотреть под ноги, будто дышать забыла оттого, что смотрела вверх по сторонам, на таблички с названиями улиц. Но она-то знала, отчего забыла дышать.

Это было вчера. И этого никто не заметил.

А позавчера она рухнула в обморок. Первый раз в жизни потеряла сознание. Так непривычно – лишиться себя на несколько секунд. И необычным было то, что этого её отсутствия в самой себе тоже никто не заметил. Уметь надо! − потом подумала Аля, обнаружив себя на ковре рядом с кроватью.

Не от жары (было одиннадцать вечера, и она укладывалась спать); не от голода (да, она два дня не ела, но заставила себя съесть нектарин и выпила чашку чая); не от испуга или от чего там ещё падают в обморок, а просто так – потерялась на мгновенье, и нашлась, будто клапан какой-то предохранительный сработал: отключил, перезагрузил и снова включил психику Алевтины, защищая от чего-то более серьёзного, от настоящего, непоправимого срыва.

Аля ещё тогда удивилась, оглядывая себя в большое зеркало: нет ли синяков да шишек? Ничего нового за секунды перезагрузки на ней не появилось. И оказалось, что падать в обморок совсем не больно и не страшно. Это было позавчера.

А сегодня минуту назад она почувствовала себя мухой, или стрекозой, или пчелой − в общем, насекомым с фасеточным зрением. Когда шла и вдруг перестала нормально видеть. Когда изображение разбилось на мелкие фрагменты, потом, кажется, на цветные точки, и превратилось в мозаику, из которой за секунды, с усилием, надо собрать обратно целую картинку, иначе зрение таким и останется – фрагментарным. Аля сосредоточилась. Резкость навелась, и страх исчез.

В маршрутке самоутверждалась женщина без комплексов. (Лолита. Ориентация Север). Алевтина впервые вслушалась в слова давно знакомой песенки:

– Да. Со мной несравним целый мир, – прошептала Алевтина и поймала взгляды попутчиков.

Снова улыбнулась чему-то – то ли взглядам, то ли мыслям. И только сейчас заметила свою улыбку. На четвёртый день она, наконец, улыбается. Теперь легче. Она не разучилась улыбаться, ещё умела. Значит, будет чему улыбнуться в будущем. В ближайшем будущем. Обязательно.