Сергей Каратов - Тайны тринадцатой жизни

– Правильно, – возликовала Гужевая площадь.

– А что касается способных баб, то они не перевелись, – послышались голоса, преимущественно женские.

– Но кто же согласится в людном месте заниматься поцелуями, да ещё бесплатно.

– Кто сказал, что участие в состязании будет бесплатным? Выигравший мужчина получит свою долю куша от призового фонда.

– А есть ли он, этот фонд?

– Пока нет, – сказал Председатель. Но в Старой Качели, кроме активных целовальщиков, наверное, есть и богатые Буратины, которые готовы помочь и тем самым постоять за честь края и выложить для почётного дела достойную сумму.

– Найдутся такие, – послышались голоса из толпы митингующих. Голоса были внушительными, и от их владельцев можно было ожидать чего угодно, в том числе и немалых денег.

– Ну вот, Юстиниан, и это преодолимо, – не скрывая радости, сказал Председатель. Идея была поддержана. Над площадью зазвучала музыка.

Но Юстиниан не угомонился и опять возопил грозным голосом:

– Есть вопрос к Председателю.

Председатель перестал обнимать одну из будущих участниц соревнования:

– Что ещё?

– Как будут оплачиваться партнёрши наших участников соревнования?

– Думаю, победитель сам, по своему усмотрению, может одарить тех, кто способствовал его победе.

– Но это надо заранее обговорить в условиях соревнования, чтобы потом у судей не было головной боли.

– Эти вопросы можно было бы решить и в рабочем порядке, а не всенародно, как это ты пытаешься делать, – рассердился Председатель. – Как у нас в народе говорят: крепилась кума, да рехнулась ума.

Однажды царь Горох был приглашён в гости к Перуну – богу, весьма почитаемому в среде старокачельских землепашцев. В свою очередь, старый Перун издавна был неравнодушен к Гороху, а потому принял его по-царски.

Угощений было превеликое множество. Беседовали об урожае, где по доброте душевной старый Перун посулил царю Гороху, что не будет обижать землепашцев.

Потом Перун повёл царя Гороха показывать ему своё божье хозяйство. Рассказал про дожди и туманы, про бури и снеговеи, и поведал, откуда они берутся. Даже показал, как он молнии расшвыривает. Правда, на землю их не обрушивал, а только посверкал ими промеж туч. Но грохоту было! Это он вроде как в честь гостя салют устроил…

– А здесь в божьем хозяйстве находится градообразующее предприятие, – сказал старый Перун, подбирая постоянно падающую полу белой мантии, расшитой золотыми стрелами. – В этом цехе град обычный, не крупнее горошка. Царь Горох заулыбался, услышав из уст самого Перуна своё имя, да ещё и произнесённое в уменьшительно-ласкательном тоне. – Зато вон в том ангаре мои помощники делают град с куриное яйцо. Царь Горох с тревогой в голосе спросил, не собирается ли Его Святейшество в это лето обрушить сей град на старокачельские поля и сады? На что Перун, польщённый священным трепетом гостя перед его особой, ответил с раскатистым смехом:

– Не бойтесь, миряне, в это лето уж точно пощажу ваши урожаи. А если будете поклоняться должным образом, то и в следующее не обижу.

Отличительной особенностью царя Гороха была его необычайная цепкость. Правил-то он ничуть не лучше и не хуже остальных царей: если можно не воевать, то и не воюет; если можно обойтись без страшных оброков и податей, то и не лютует. Зато цепкость, с какой царь Горох держался за власть, была удивительной. Однако при малейшем упоминании своего имени царь Горох настораживался: нет ли подвоха какого, не собираются ли отравить его какими-нибудь нитратами и пестицидами, не посягает ли кто на его скипетр и державу? Если же это была открытая похвала его заслуг, а то и просто лесть со стороны князей, бояр и остальных приближённых людей, то он сразу уходил в себя: не любил он всякие телячьи нежности. После посещения бога Перуна царь Горох обрёл мандат небонаправления, поскольку с этого дня он стал помазанником божьим.

В истории Старой Качели о времени правления царя Гороха не осталось точных сведений, когда это было, какие при нём произошли наращивания территорий, что из себя представляло то общество, которое он возглавлял? Но кое-какие летописи всё-таки уделили внимание его персоне. Михаил Михайлович основательно проштудировал вверенный ему архив и к вящему удивлению своему обнаружил берестяную грамоту, в которой один сановный господин в послании товарищу, уехавшему в дальние вотчины на отдых, не то в Беналмадену, не то на остров Корфу, описывает интересные события, происходившие непосредственно при царе Горохе. Изрядно потрудившись над переводом текста на современный язык, Михаил Михайлович с удовлетворением потёр руки: теперь можно будет не только ему получить представление о тех давних временах, решительно ничем не напоминающих времён нынешних, а можно поделиться этим и с многочисленными читателями.

Когда учитель истории Дубравин принёс Председателю объёмный труд, заказанный ему ещё предыдущим главой старокачельского Высокочтимого Выпендриона, Председатель удивился и, вскинув мохнатые брови, спросил:

– Что это?

– История Старой Качели. Заказана она была прежним Председателем и освещает всю историческую подноготную нашей земли.

Главу Золотого двора мало интересовали дела земельные и тем более исторические. Не желая вникать в суть столь объёмного материала, принесённого Дубравиным, он направил его по коридорам власти.

– Авось там быстро ноги пообломает, – подумал Председатель, – и отпадёт у этого краеведа желание чего-то там писать. Да и что может быть хорошего от всех этих бумагомарателей, кроме фиглярства и клеветы на исторических героев, к коим он, без всякого сомнения, причислял и себя.

Весна, местами ещё снег лежит, но день очень жаркий, все полураздетые и еле дышат. Смычкин и Гарик в маршрутном такси сидят и ждут отправки. Входит девушка, в руках – сумки, пакеты, она нагибается в дверях, и у неё из декольтированного платья вываливается левая грудь.

– Ой! – воскликнула девушка.

Смычкин, сидевший ближе всех, поймал грудь в сложенные лодочкой ладони и галантно вложил её обратно под бретельки. Пассажиры заулыбались, а девушка смущённо кивнула Смычкину в знак благодарности. Гарик подтолкнул локтем Владлена и произнёс шёпотом:

– Везёт тебе на пикантные штучки.

Но шёпот получился довольно громкий и был услышан всеми в салоне маршрутки. Смычкин смерил Гарика победным взором и процитировал громко:

Все в салоне автомобиля зааплодировали Владлену, а водитель-горец, наблюдавший за этой сценой через зеркало, сказал: