Павел Бессонов - Провинция (сборник)

Женщина у окна не обиделась, улыбнулась и махнула полной короткопалой рукой… – Какой там заочник! Если рассказать – не поверите. Как в кино…

– Как в кино? Это здорово! – мужчина в тренировочном костюме сел рядом с девушкой.

– Как в кино и есть, – подтвердила женщина в крутых кудряшках. – В общем, должен встретить меня отец… моей дочери…

– Твоей? – не дав договорить, удивилась лежащая женщина, – И в лицо его не знаете?

Мужчина в тренировочном костюме захохотал.

– Смешно, конечно, – улыбнулась женщина у окна. – Девочка, его дочь, жила у меня почти год, дочкой мне стала.

– Приёмная она вам, что ли? – недоуменно спросил мужчина.

– Не знаю, какая, но так получилось. В бараке я с её матерью жила. У этой Райки, кроме Люды – так девочку звали – ещё двое малых, а мужа нет. К Райке кавалеры каждый день, пьянки-гулянки. А Люда у меня, вместе с моей дочкой. Они одногодки. Райку выгнали из совхоза, уехала с малыми, а Люда у меня осталась…

– Ну а отец этой девочки откуда взялся, его вроде не было?

– Я его разыскала. Стал присылать деньги. Он таксистом работает. Письма стал писать, дочку к себе звал. Вот к нему Люда и переехала в прошлом году.

– Ну и правильно, – подала голос женщина с нижней полки, – Правильно, что к отцу уехала. Пусть он её и растит, а не чужие люди.

– Да какие же мы чужие! Я её с десяти лет знаю, девочка такая добрая, милая. И Вася, муж мой, к ней, как к родной.

– Нет, я бы с чужим ребёнком не смог жить, как с родным. – Мужчина в спортивном костюме покрутил головой, словно отгоняя видение такой ситуации. – Своего ребёнка я и приласкаю, и отлуплю, если надо. А тут… Нет, не смог бы.

– Я вот еду и боюсь, как она меня встретит. Когда жили вместе, она нет-нет да и обмолвится, мамой меня назовёт. А мне всегда радостно от этого, праздник на душе…

– Хорошо она вас встретит, – успокоительно обронил мужчина.

– Конечно! – горячо откликнулась девушка.

– Да уж, ждите! – с сомнением протянула женщина с нижней полки. – У меня своя, родная, не всегда мамой зовёт. Ещё когда денег просит, скажет: «Мать, дай». А так всё: «принеси», «пожрать есть?»

– Вы там долго ещё будете свои проблемы обсуждать? Спать не даёте людям. – напомнил женский голос из соседнего купе.

– Спать так спать! – мужчина в спортивном костюме ловко запрыгнул на верхнюю полку. В купе стихло.

В Мановке поезд стоял две минуты, и женщина с бокового сидения заранее вынесла в тамбур чемодан с привязанной к нему туго набитой авоськой, и плетёную корзину, укрытую цветастой тряпкой. Помогал ей мужчина в тренировочном костюме. Он встал раньше всех, успел побриться и сдать постель. Парень с журналом спал на верхней полке, полка студента-первокурсника пустовала. Не спали девушка и её соседка, женщина с нижней полки. Обе смотрели в окно. Там, на платформе Мановки, они уже выделили мужчину средних лет в фуражке с эмблемой таксиста и рядом с ним девушку в длинном пальто из искусственной кожи, меховой шапочке и сапожках. Оба внимательно и даже беспокойно оглядывали выходящих из вагонов пассажиров. Вот девушка заулыбалась и, выставив вперёд руки, быстро пошла навстречу женщине с тяжеловатой фигурой. Та поспешно поставила на платформу чемодан и корзину, и тоже шагнула навстречу девушке.

Через двойное стекло вагонного окна нельзя расслышать, какое слово произнесла девушка, но оно было понятно, очень понятно по движению губ.

– Вы видели? Она назвала её «мама»! – девушка в вагоне торжествующе посмотрела на женщину с нижней полки. Та с непонятной неприязнью глянула на девушку и, поджав губы, отвернулась от окна.

– Шалопутный! Ни стыда, ни совести! – скрипучим голосом заговорила Михайловна, когда Мария Ивановна поравнялась с ней, спускаясь утром со своего третьего этажа. Мария Ивановна поздоровалась с Михайловной. Та подняла ссохшееся лицо с остро поблёскивающими, несмотря на солидный возраст, глазками, растянула в улыбке бескровные губы:

– Здравствуй, Машенька! Это я тут новенького с четвёртого отчитывала. И вашу Леночку вспоминала. Вот уж вежливая она у вас да умная! Как она там?

– Спасибо, Михайловна! У неё всё хорошо. Дениска растёт…

– У хороших-то людей и дети как дети.

Мария Ивановна, задержанная соседкой, пошла побыстрее. Вслед ей неслось старушечье бормотанье в адрес «шалопута с четвёртого».

Как летит время! В этом доме живёт она уже почти четверть века, с тех самых пор, как въехали они с Леонтием и маленькой Леночкой в двухкомнатную квартиру новенькой пятиэтажки.

Выросли посаженные в ту весну деревья, выросли Леночка и её сверстники. Их тогда много было, девочек и мальчиков младшего возраста. Молодёжный дом был, так его и называли.

Дети выросли, разъехались из тесных квартир. Дом стол тихим. Да, люди в доме жили хорошие, и дети как дети… Никто под суд не попал, не спился. Леночка вышла замуж после пединститута за выпускника военного училища. Кочует теперь по всей стране со своим Сергеем. Приезжали в отпуск прошлым летом с трёхлетним Дениской, внуком, похожим на Лену. Побыли полмесяца, уехали к матери Сергея. Опять они вдвоём с Леонтием Константиновичем.

Пока Мария Ивановна идёт знакомой дорогой на работу, она думает и о «шалопутном». В квартиру на четвертом этаже, после того как жившая там семья получила большую, въехали молодые хозяева. Женщину звали Клавдия.

После работы вечером Мария Ивановна иногда присаживалась на скамейку у подъезда, где сидели обычно старушки со всех пяти этажей. Клавдия выходила в халате, лохматой причёске. Спрашивала небрежно, ни к кому не обращаясь: «Моего парня не видели?» Стояла, выпятив живот, подперев бёдра руками. Если разговор шёл общий, могла Клавдия бросить несколько фраз и, не слушая ответа, повернуться и уйти. Мужа её Мария Ивановна как-то приметила у пивного бара в компании молодых – да и немолодых тоже – мужчин. Куря сигареты, ежеминутно сплёвывая, резко жестикулируя, они обсуждали какие-то свои проблемы. Неряшливо одетый, с набрякшим, нездорово розовым лицом, он был здесь своим.

Мария Ивановна знала всех в своём доме, и её знали тоже, при встрече здоровались. Кто помладше, дети – первыми. Это было привычно, её очень удивило бы другое. А вот Клавдия и не думала с ней здороваться. Как, между прочим, и с другими. И муж её – имени его Мария Ивановна не знала – проходил мимо, как будто пустого места.

Третьим в семье у них был мальчик лет десяти. Что его зовут Миша, во дворе узнали сразу, так как со дня переезда из окна четвёртого этажа чуть ли не каждый вечер Клавдия визгливым сопрано взывала: «Мишка!». Тот никогда не отзывался сразу, даже если играл недалеко от подъезда, только услыхав: «Голову оторву гаду!» – появлялся под окнами и заводил с матерью диалог, в котором она наступала, требуя его явки, а он оборонялся, отстаивая своё право «гонять по улице».