Вадим Месяц - Стриптиз на 115-й дороге (сборник)

– Уходи, – сказал я ему.

Никакой другой пользы от оружия я не ведал. Револьвер. Девятый калибр. Шесть зарядов. Производство Федеративной Республики Германия. Где найти патроны – не знаю. Все, что было, мы сдуру расстреляли с приятелем в передовиков производства Центрального административного округа, прощаясь с советским детством. С тех пор я заряжал его холостыми.

Когда вернулся из Южной Каролины – Конфедераты стали моей второй родиной. Я удивлялся своей всемирной отзывчивости, но Екатеринбург очаровал меня наличием в магазинах копченой рыбы. Я вез сверток с копчеными окунями в предновогодней толчее трамвая, радуясь играм светотени и запахам трудящихся. Есть чудаки, которые считают, что народ пахнет солярой и потом. Они не знают народа.

Я приехал к Алене с нелепыми золотыми блузками, которые купил за бесценок. Она положила их на подоконник и сказала, что я удивительный дурак. Мы решили встречать Новый год вместе. Пробавлялись пословицами, что как его встретишь, так и проведешь. В доме у нее было хорошо и тепло. Котики ходили тут и там, но это были другие котики.

В Екатеринбурге гостил друг моего детства по кличке Лысый. Когда-то он обрился наголо для профилактики вшей, которые завелись у них в общаге. Волосы давно отросли, но прозвище осталось. Лысый заехал к нам с визитом на Буревестник. Сказал, что занялся большим бизнесом и торгует технологиями с Южной Кореей и Израилем.

– А машина у тебя какая? – спросил я.

– Обыкновенная. Квадратные «Жигули».

Я рассказал о своей «Ниссан Центра», о квартире в Колумбии, о жаре и Атлантическом океане.

Показал свой пистолет, чтобы выглядеть многогранным. Лысый оценивающе подержал его в руке, сказал, что испытывает при этом неведомое ранее мужское чувство.

Ему была по душе родословная моей пушки. В первую очередь из-за таджички Гули. В ту пору у Лысого были напряги с очередной женой. Он пригласил меня на встречу Нового года к Игорю Белякову.

– Приходи, постреляем, – добавил он.

К Лысому Алена меня отпускать не хотела. Считала, что этот праздник надо отмечать в семейном кругу. Я так и сделал: мы выпили с ней бутылку шампанского.

– В городе тревожно, – говорила она. – И холодно.

К Белякову приехал в начале второго. Утром Лысый пошел провожать меня до такси. По пути мы ели мандарины и стреляли в воздух во славу новой эпохи. Наконец, остановилась пошарпанная серая «Лада Самара» с двумя дверьми. Прыщавый пассажир с переднего сиденья вылез, чтобы пропустить меня в салон.

– Чудны дела твои, господи! – сказал водитель, когда мы тронулись, и я понял, что он пьян.

Проснулся в лесу, на пустыре. На опушке высилось несколько ржавых гаражей, в овраге горел костер из старых автомобильных покрышек. Голый лес судорожно дрожал на ветру.

– Снимай шапку, – сказал парень строго и лишь потом обернулся ко мне.

Я достал пистолет и велел снять им брюки.

– Снимать штаны и бегать! – сказал я.

Хлопцы вышли, давая мне выбраться наружу. Я положил пушку в карман и полез на переднее сиденье. Пока ковырялся, прыщавый вытащил из бардачка некоторое подобие обреза – самопал, обмотанный синей изолентой. У меня не вызывало сомнения, что, несмотря на кустарный вид, эта штука стреляет.

– Давай волыну, – сказал он сурово. – И не дергайся.

Я толкнул ближайшего, отбросил револьвер далеко-далеко в сугроб и побежал в сторону леса, раскатываясь на снеговом насте. Выстрел услышал, когда выбрался на шоссе. Это был звук моего пистолета.

Меня подобрал какой-то веселый армянский дядька на квадратных «Жигулях».

– Радуйся, что жив, – подбадривал он меня всю дорогу. – Жизнь – отличный новогодний подарок.

По дороге я купил «Метаксы», раз судьба столь ко мне благосклонна. Приехал, сел девушке на кровать. Минут через пятнадцать меня понесло. Я говорил и говорил. Всякую ерунду, которую вдруг посчитал важной. Страх существует помимо нашей воли и разгильдяйства.

– Ален, я забыл сказать. Пистолет тогда мне отдали. Ельцин издал какой-то указ. Помогли родственники. И они отдали. Но сегодня я просрал его окончательно.

Котики, где мой коньяк? Сегодня я имею на коньяк полное право…

Алена весело чокнулась со мной хрустальной стопкой.

– С Новым годом, дорогой. Прощай, оружие. Похоже, шубы мне теперь не видать…

Я проснулся в незнакомой квартире где-то на улице Коллонтай, куда ночью притащили меня друзья. В комнате никого не было, и я решил, что вся компания отправилась за пивом. Осмотрелся. Старомодный ковер на стене, люстра со стеклянным виноградом. Зеленая лампа, которую забыли выключить, мерцала бессмысленным светом. У ее основания валялось несколько окурков. Шум города за окном то приближался, то таял, унося звуки автомобилей и голоса.

Я положил руку на простыню и тут же отдернул. Большая крыса неторопливо спрыгнула с топчана и села около пустого блюдца в углу комнаты, поводя носом. Я швырнул в нее свои брюки, и крыса шмыгнула под сервант, разорвав головой многолетнюю паутину.

Железный будильник прозвонил старческим голосом. Я сел на кровати, думая о том, что надо бы проверить наличие кошелька в пальто. Из ванной вышла свежая длинноногая девушка:

– Проснулся? Разница во времени не ощущается?

Она улыбнулась большим ртом, шутливо взяла меня за плечи, возвращая мою голову на подушку. Я повиновался. Вспомнил, что хозяйку зовут Эрика.

Она распахнула халат и умело села мне на рот. Казалось, запах земляничного мыла вошел во все ее поры. Я судорожно вздохнул и проделал то, что от меня требовалось. Дамочка по имени Эрика оказалась крикливой, как большая птица.

Когда она наконец замолчала, я спросил:

– Где Мишка?

На другом конце земли громыхнула пушка. В обычных городах по утрам звенят колокола или бьют куранты. В Нью-Йорке визжат полицейские сирены. В Стамбуле муэдзины призывают к молитве. В Питере палят из пушек.

– И с ним была Танька, – закончил я.

– Они ушли.

– Зачем?

– Чтобы нам было хорошо. Я хотела показать тебе одно увлекательное кино.

– Я видел много фильмов.

– Такого ты еще не видел.

– Европейское?

– Да. Финское.

– И что там?

– Там я.

– В наряде королевы?

– Наоборот.

Эрика картинно закинула руки, красуясь в рассвете. Со сдвинутой копной на голове, тонкая, как проволока в современном музее, с детскими неровными зубами, она была великолепна.

Я повалил ее на спину и увидел маленькое лицо, окруженное зарослями восточной прически, с такими голубыми глазами, что не снились и германским лесам. Они были похожи на яйца каких-то неведомых птиц – плотные, умные, их хотелось вынуть. Я лег на нее и понял, что мы одного роста. Мы делали свое любовное дело минут тридцать, прислушиваясь друг к другу скорее с любопытством, чем ожидая результата. Вчера получалось грубее и проще.