Вадим Месяц - Стриптиз на 115-й дороге (сборник)

Лов шел полным ходом. Если так будет продолжаться, в моих холодильниках больше не останется места. Толстяк Володя угостил меня травой, рассказал, что пьет обычно один день, а для опохмелки курит.

– Очень разумно, – согласился я.

– Мне вообще нравится, когда жизнь регламентирована. В России костер можно жечь хоть всю ночь. А здесь только до девяти вечера. Чуешь разницу?

– Ну и что хорошего?

– Это дисциплинирует, – отозвался он. – Мне, как человеку пьющему, нужна дисциплина.

Я пожал плечами, не врубившись в причину его восторгов. К нам подбежала стайка перепуганных девушек. Венера, Катя и Таня наперебой начали рассказывать, что в доме происходит что-то ужасное. Мальчик видел зловещие тени. Теперь жилище наполнилось не менее зловещими криками. Володя матюгнулся на жену и попросил не мешать. Я был вынужден пойти с барышнями.

В доме было тихо, лишь потрескивала рыба на сковородке.

– Ну и что?

– Это потому, что пришел ты, – сказала одна из дам. – А уйдешь, они начнут дурить снова. Крики идут из подвала. Может, спустишься?

Я презрительно хмыкнул и сходил в подвал, где почему-то горел свет. Кто-то недавно играл здесь на бильярде. Ничего не обнаружив, я вернулся к женщинам – есть рыбу.

– Кто жил здесь раньше? – спросила Венера, переворачивая окуней старой антикварной вилкой.

– Немец один жил. Фон Майер. Строитель. Очень любил кирпич. Построил себе кирпичный дом а-ля Наф-наф. Построил – и тут же умер. Нам не страшен серый волк.

– Значит, твой немец вернулся. Решил нам отомстить.

Вскоре я понял, что в доме кричат индейцы из «Кабесы де Ваки». Украденное кино в силу неясных причин начало воспроизведение. Поначалу я не стал говорить о своем открытии и на новые сообщения о странных завываниях не реагировал.

– Танечка… девочки… вам мерещится…

Я взял Татьяну за руку и повел на второй этаж. Когда мы поднялись, казначей капитана Веласкеса Кабесы де Вака, превратившийся за время странствий по материку из честного христианина в индейского знахаря, сидел, привязанный к ритуальному столбу, в окружении голых дикарских вакханок, раскрашенных голубой краской. Женщины плясали вокруг него и улюлюкали. В фильме не было ни одного слова хоть на каком-нибудь общедоступном языке. Представляю, какую абракадабру слышали постояльцы в мое отсутствие.

– Что это за муть? – спросила блондинка с удивлением. – Ты нас разыгрываешь?

Я объяснил происшедшее. Сказал, что, когда смотрю это кино, чувствую себя ирокезом. Что я давно уже готов к сниманию скальпов с бледнолицых захватчиков. Что они – захватчики, а я – вольный переселенец.

– Я бы взял этот фильм на знамена антиглобализма, – сказал я женщине с напускной важностью. – Путь нашей тупиковой цивилизации показан здесь более чем наглядно.

– Тебе правда понравились мои ноги? – вдруг спросила она и, как мне показалось, покраснела. – Мы через час уезжаем.

Я вздрогнул, никак не ожидая такого поворота событий. Подошел, погладил ее по голове, пытаясь всмотреться в глаза.

– Будешь смотреть кино? Такого ты еще не видела…

Она решительно кивнула и села на кровать, не отводя глаз и не мигая. Я понял, что боюсь этого взгляда. Сел рядом и обнял ее за плечи. Индейцы в телевизоре продолжали орать. Мореплавателей освободило какое-то другое племя. Стрелы, копья, костры. Женщине фильм был неинтересен. Я вновь посмотрел на нее и неожиданно для самого себя сказал:

– Оставайся, я завтра подброшу тебя в город.

Она по-хорошему ухмыльнулась.

– А почему завтра? У тебя здесь замечательная рыбалка. И потом, это кино… Его мне придется посмотреть несколько раз, чтобы войти в курс дела… Как, кстати, зовут главного героя? Кабеса?

– Кабеса де Вака, – ответил я с неоправданной важностью.

После излишней дозы спиртного Мэри откидывалась на кровать и властно произносила:

– Тазик.

И попробуй ей этот тазик не дать. Она могла нарушить санитарные нормы и правила общежития в любой момент. Обычно она потом засыпала. Если тазик пригождался, заботливые хозяева заботливо сливали содержимое ужина в унитаз.

Мэри была худенькой, утонченной женщиной с мальчишеской стрижкой. Глазастая, остроносенькая, смешливая. Интерес к алкоголю и сексу никак не нарушал ее врожденной интеллигентности. Она страстно пела матерные частушки, любила отечественную эстраду. И ничего. Всегда оставалась вполне даже светской дамой.

Роман с нею случился у меня в конце десятого класса. Я звонил Мэри по телефону, говорил о музыке. Моя тогдашняя возлюбленная торопилась выйти замуж, а меня это не устраивало. С Мэри мне было интересней. Мы сходили на берег реки, я носил ее на плечах, мы целовались и курили «Pall Mall». Синели доисторические утесы, несла свои воды освободившаяся ото льда Томь, в Лагерном саду благоухали деревья. Это были счастливейшие моменты моей жизни. Непонятная строптивость и связь с Иветтой не позволили мне продолжить отношения. Через год Мэри вышла замуж и родила ребенка. Ноня оказался ее первым мужчиной. Я был готов кусать локти.

Теперь мы дружили, но не более того. Я обрел чувство свободного полета и после разрыва с первой любовью принципиально отказался от душевных страданий. Подсознательно образ Мэри маячил передо мной как мечта и нереализованная возможность. Когда я узнал, что они с Ноней отправляются в Крым, на каникулы, купил самую дешевую путевку и подгадал рейс. В порту делал вид, что их провожаю. Нам дали места рядом.

– Здравствуй, жопа, Новый год! – шутили мы, когда задница стюардессы в синей юбке показывалась из-за занавески в самолетном проходе.

Они уехали в Феодосию, я – в Евпаторию. Городок показался мне зловонным и скучным. Скобарихи, проживавшие в нашем санатории, от случайных связей отказывались. Я пообжимался с крашеной шатенкой до трех ночи и, плюнув на все, смотался наутро к друзьям. Как мы общались в отсутствие мобильной связи – не помню. Я легко нашел их и поселился на полу в комнате, которую им сдавала через пансионат какая-то красномордая тетка. Звали ее, несмотря на относительную молодость, бабой Любой. Кормили Медведских в столовой, а жили они в частном секторе. Действовала талонная система. На талоны можно было получить сухой паек в виде селедки и хлеба. Денег у нас было мало, но жить можно.

– Как вы похожи, – говорила баба Люба, сравнивая нас с Ноней.

Я представился его родным братом. Бабка требовала дополнительную плату за мое проживание, но я делал вид, что покидаю квартиру на ночь. Мы уходили на пляж и возвращались ранним утром. В комнату к молодоженам тетка не заходила, но на меня посматривала косо. Мы не нуждались ни во сне, ни в пище. Довольствовались вином. Его можно было приобрести в автоматах на набережной или купить в магазине, сдав необходимое количество пустых бутылок. Мы собирали стеклотару по побережью и стали завсегдатаями в приемном пункте.