Валерий Петков - Оккупанты

На стенке чёрная суконка висит, самодельная. На ней тринадцать медалей и орден «Отечественной войны» 2-й степени. Почему не первой? Разве плохо воевал? Да просто всё объясняется – не ранили ни разу, повезло невероятно, а не положено, кто-то решил так.

И самая главная для него награда – «Партизанская слава первой степени», медаль. Колодка серенькая, неброская, ткань пообтрепалась по краям. Белый алюминий основы проглядывает. Хорошая медаль.

«Трудовая доблесть» тяжёлая, свинцовая на вид. Потемневшая. Остальные свежее выглядят.

Карта Латвийской ССР, политическая карта мира с разлапистым пятном алого цвета на одну шестую часть суши – СССР, карта Псковской области. На всю стенку – малая, главная Родина.

Запрещённая символика. Опять выходит – партизан, уже Дед, а так и остался пожизненно партизаном.

На столике журнальном, возле разложенной диван-кровати – тоненькая книга «Псковщина партизанская». Книжка из любимых. Особенное место, где рассказано, как триста пятьдесят подвод с продовольствием собрали и в блокадный Ленинград доставили. По лесам, болотам, обходя фашистские гарнизоны. Он – в группе подрывников, головная разведка.

Наособицу книжечка – «Спутник партизана». Очень полезная книга, так считает Дед. Перечитывает – места знакомые. Нет-нет на карту глянет, сверится. Так всё видится явственно, глазами пока ещё зоркой памяти.

Часы в деревянном футляре на стенке, слегка вперекос, по-другому не хотели идти, насилу приспособил. Маятник качается, блики белые мелькают от диска, когда солнышко в окно проглянет. Стучат себе, напоминают, что жизнь продолжается. Он не слышит – оставил слух в механическом цеху, на штамповке, пресс-формы делал. Тонкая работа, но шумно вокруг.

Шесть часов утра. Надо вставать. Сегодня в гости с зятем приглашены, ехать далеко. Сперва на дизель-поезде, потом должны их встретить, условился по телефону заранее. Суббота, транспорт по городу до вокзала ходит нечасто.

Встал, в туалет сходил. Зачерпнул несколько раз кружкой мыльной воды из ведра, рядом после мытья в ванной оставил, вылил в унитаз – всё экономия. Потом на кроватку присел, раскатал деревянной скалкой мышцы на ногах. Крепкой, берёзовой, самодельной. Ступни узкие, ноги складные, циркулем – почти одна кость, как у цапли, ни жиринки, торчат свободно из широких трусов. Руки крепкие, сильные ещё, будто клещи, всю жизнь железо голубил. Повисел в дверном проёме, ноги поджал, пальцами рук за косяк, чтобы позвонки встали на место. Тщательно сделал физзарядку. Трусы болтаются семейным знаменем на ветру.

Почти час ушёл. Согрелся. Умылся, побрился старательно. Оделся в чистое – рубашка светлая, джемпер, брюки чёрные – торжественно. Дочь за этим следит пристально. Только вот далеко она сейчас, правнучку его нянчит в Дублине. Бабушкой работает.

Наодеколонился, пригладил жёсткой ладонью волосы – пушистые, ореолом вокруг лысины серебрятся.

Перед сном половинкой лимона лысину натирал, верит, что волос опять в рост пошёл.

Лицо костистое, чуть вытянутое, уши слегка великоваты, нос прямой, правильный. Ожидание на лице написано, словно прислушивается к чему-то. Глаз один серый, другой замутнён малость катарактой, блёклый. На операцию денег нет.

Кофе крепкий выпил, большую кружку, паштет печёночный, мягкий, на белый хлеб намазал, жевать почти не надо. Хорошо позавтракал – когда-то ещё за стол сядут.

Ел не спеша, с удовольствием.

Прибрал за собой тщательно, привычно клеёнку тряпицей вытер. Да и то – две тарелки, две чашки, две кружки. Оглядел кухню. Газ выключил, краны на счётчиках учёта воды перекрыл, чтоб соседей не залить. Была однажды история. Патрубок попался бракованный, сорвало. Вода вниз протекла.

Пакетик лёгкий с мусором подхватил, выкинуть по дороге.

Жена умерла десять лет уже как. Горевал, да и на две пенсии ещё как-то можно было выкручиваться. Управлялся теперь по хозяйству один, привык. Сократил запросы до минимума.

В большой комнате на комоде – чёрно-белый портрет жены: тёмный костюм, брошка красивая на белой блузке, причёска короткая, укладка-плойка. В чёрной рамке. Дальше дочь, зять, внучка, правнучка – родня. Плотно заставлено цветными фотографиями. Все улыбаются солнечно на фоне красивых видов. Уехали, уж несколько лет живут за границей, работают. Видишь, там-то – пригодились. А он – дом стережёт. Должно быть своё место у каждого. Вот он и не перебирается – привык. Отправь его в тот комфорт, так от тоски раньше времени усохнет.

Другой угол в большой комнате китайская роза занимает в квадратной кадке. Жаль выбрасывать – жена сажала. Любуется он раскидистым деревом.

На этом окне голубь пожил недолго. Всякий раз он об этом вспоминает. Дочь принесла, маленькая ещё была. Когда они единственной семьёй остались в бывшей коммуналке. Радовались. Хотелось чего-то необычного. А голубь вскоре умер, не пережил неволи. Дочь горевала, да и они с женой тоже, утешали дочь и плакали втроём.

Так больше никого и не заводили. Ни кошки, ни собаки. Очень близко к сердцу приняли смерть голубя.

У дочери своя квартира. Хороший район. Светлый, деревья высокие. Выросли за тридцать лет чёрные липы, прутики стали деревьями.

Как было бы хорошо сесть на автобус и приехать, проведать, а так – раз в неделю ездит, цветы поливает, почту складывает на столике в прихожей, рекламу. И ждёт, когда кто-то из близких проведает. Заглянет ненадолго или из-за границы навестят. Стоит квартира, временами пустая – кому попало не сдашь, наделают беды.

Оглядел себя перед зеркалом – солидно! Шарф импортный виден, австрийское пальто дорогое. Всё – под цвет, серое, чистая шерсть. Благородно. Как влитое на нём сидит, «по кости́». Подарила подруга дочери, после смерти мужа осталось. Хороший был человек, по сапожной части грамотный. Перепадало от него и подмёток, и супинаторов, и кожи разных цветов. Да и так, по мелочи. Жаль, ушёл как-то быстро.

Ничего, Дед отработает. Туфли, зонты, замки по первому сигналу починит бесплатно. Хотя они и не попрекают, это для себя в первую голову важно, чтоб не сомневались, что благодарен за подарок.

Кепку зять ему купил зимнюю, подкладка стёганая, с клапанами на уши – хорошо. Готов Дед к зиме. Полностью обмундирован!

На два замка дверь закрыл, по лестнице вниз потопал неспешно.

Подъезд зассанный, шприцы-соломинки на подоконнике наркоманы складывают. Соседи такие же, как он, старики. Едва ползают, а кто-то уже и не встаёт, давно не встречал. Потом расскажет кто при встрече, мол – укутали в деревянный пиджак. Погорюют.

Меняются люди, уходят. Уж много новых дверей, стальных, крепких, не чета его. Отгородились кодовыми замками от ужасов на лестнице.

Сел в автобус, прямо к вокзалу. Бесплатно.