Роман Воликов - Тень правителей

Увы! История не терпит сослагательных наклонений, император же Константин, провозгласивший христианство догмой, слишком торопился, революцию надо делать, пока молод и красив, и женщины рукоплещут, и литавры гулко звучат в ушах, и рука крепко поднимает меч за правое дело.

Существует любопытное предание о некоем Бруте, однофамильце убийцы Цезаря. Один из последних римских сановников в Британии, когда войска уже вовсю эвакуировались, и полчища совсем не джентльменских англосаксов лезли через вал Андриана, сидел на своей вилле на берегу Темзы и превесело употреблял варёные яйца. Он ел их целыми дюжинами, запивая по греческому обычаю вином, разбавленным водой. Именно эту деталь почему-то подчёркивал один из немногих его спасшихся рабов, когда добрался до метрополии и докладывал родственникам о печальном конце Брута.

Так вот, этот вышеназванный Брут сидел на вилле, ел яйца и рассуждал: «Наша эпоха умирает. Она была великая, но мне сложно сказать, насколько лучше или хуже предыдущих. Я не поэт и не философ, поэтому мне трудно оценивать. Я просто понимаю, что небо расчищает место иным факторам, которые, очень хотелось бы верить, никогда не достигнут нашего величия. Зачем бежать через пролив в Галлию? Она падёт. Зачем бежать дальше в Рим? И он падёт. Возможно, это произойдёт спустя много лет после моей смерти. Но мне отчего-то не нравится остатки моих дней наблюдать за агонией».

С этими словами умер Брут или успел ещё что-то высказать, раб точно не знал. Он отчалил от берега на лодке в те минуты, когда варвары уже взламывали ворота виллы.

Но хватит, пожалуй, грустных историй. Девок вызвать, полночный кутила?

– Ага! – сказал я и провалился в сон.

…. Я не знаю, во сколько точно я проснулся. Мобильный телефон разрядился, стояла кромешная тьма, так что часов, если они и существовали в доме, видно не было. Я лежал на диванчике, который, как я начал припоминать, располагался рядом с креслами и столиком, где происходило наше возлияние. Голова трещала нещадно.

«Блядь, намешал всякого говна! – моему раздражению не было предела. – Свет что ли в доме отрубили?!»

Я поднялся, подошёл к столику и нащупал зажигалку. Я закурил и допил остатки рома из стоявшей тут же бутылки. Реальность постепенно обретала вполне осязаемые формы. Николая нигде не было. Я сунул руку в карман джинсов: деньги и паспорт на месте. Хотя вряд ли хозяин этого дома мог оказаться банальным воришкой.

«Кухня, кажется, в том направлении…» – и, вытянув вперед, как свечку, постоянно гаснущую зажигалку, отправился на поиски Николая.

На кухне на полу стоял не до конца опустошённый ящик с бутылками, в котором, слава яйцам, лежал фонарик.

И тут я услышал музыку. «Мерещится…» – сначала решил я. Но, нет, совершенно отчётливо откуда-то сверху звучала органная музыка. Я включил фонарик и принялся обследовать дом.

Я походил по второму этажу, где размещались спальни. Ни души. Третий этаж занимал огромный кабинет-библиотека, обставленный с изысканным вкусом антикварными, скорей всего, вещами, поэтому компьютер на зеленом сукне письменного стола смотрелся некоторым диссонансом. В кабинете музыка была слышна совсем хорошо. Торжественная, но не подавляющая. «Бах, наверное…» – подумал я.

Из кабинета наверх, к источнику музыки, вела узкая винтовая лестница. Я поднялся по лестнице, открыл люк и выбрался на небольшую площадку. Метрах в трёх из слегка приоткрытой двери лился мягкий свет и звучала музыка. Я заглянул и первый раз в жизни мне всерьёз захотелось перекреститься.

Посреди огромного пустого зала стоял стол. На столе чёрный лакированный гроб, в котором неподвижно сидела обнаженная брюнетка с шикарными формами, усыпанная жёлтыми лепестками лилий. Глаза брюнетки были закрыты. Вокруг гроба с брюнеткой катался на роликах голый Николай с кокетливо повязанным на члене розовым бантиком и бормотал что-то невразумительное себе под нос. Торжественно звучала музыка. Вдруг брюнетка открыла глаза и захохотала.

Я кубарем скатился вниз, схватил первую попавшуюся бутылку и залпом осушил её. Я перевёл дух: бесы вроде бы за мной не гнались…

Так прошло минут десять. Миллиарды противоречивых мыслей одновременно крутились в моей гудевшей с бодуна голове, когда лестница заскрипела под лёгкими шагами. Я резко оглянулся в поисках кухонного ножа или хотя бы вилки.

Брюнетка вошла на кухню и сказала: – Привет! Тебя кондратий не хватил?

Я молча пялился на голые сиськи.

– Да не бойся ты! – засмеялась брюнетка. – Я не призрак. Хочешь титьку потрогать?

– Ты кто такая? – ко мне наконец вернулся дар речи.

– Я – Людмила. С Ленинградки. Я приехала два часа назад. Ты разве не слышал?

– Нет. Я спал, – сказал я.

– Немудрено, – сказала Людмила. – Николая не перепьёшь. Старый чёрт, но крепкий.

– А где Николай? – спросил я.

– Сейчас свои то ли мантры, то ли псалмы дочитает и придёт. Велел тебя успокоить. Ты «Drambuie» будешь?

– Нет, – сказал я. – Лучше водки. А что такое «Drambuie»?

– Ликерчик такой клёвый. Я когда к Николаю приезжаю, всегда его пью.

Мы сидели молча и пили каждый своё. Николая всё не было.

– Слушай, – всё-таки я не выдержал. – Ты мне скажи, чего там такое наверху было?

– А-а! Фигня! – лёгко сказала Людмила. – Я, правда, тоже чуть не описалась, когда первый раз приехала. Всё кричала: «Дяденька! Не надо мне никаких денег. У меня в сумочке три тысячи рублей есть, заберите, только отпустите!» А он вытаращил на меня свои глазища, раздевайся, говорит, и лезь в гроб. Сам голый, на роликах, а на торчке чёрный бант завязан.

– Сегодня был розовый, – сказал я.

– Это у него от календаря зависит. Розовый или зёленый или чёрный. Жуть как страшно первый раз было. Но поныла-поныла, разделась и залезла в гроб. Он меня розовыми лепестками осыпал, лепестки у него тоже по календарю меняются, музыку включил и давай круги наворачивать и бормочет себе под нос, точно шаман.

– А потом что? – спросил я.

– Да ничего! Сидели на кухне, я «Drambuie» накачалась и заснула. Утром он меня разбудил, дал полторы штуки баксов и отправил на такси. Всё.

– Интересный секс, – сказал я.

– Да не то слово. Только, извини, полторы штуки на дороге не валяются. Я уже пообвыклась. Так что, когда Николай звонит, мигом несусь.

– И давно ты так… – я замешкался, пытаясь подобрать нужное слово. – Приезжаешь.

– Уж года два. В гробу раз десять сидела. Я – архетип божественной красоты. – Людмила подбоченила груди и засмеялась.

– Архикто?

– Архетип божественной красоты! – мечтательно повторила Людмила. – Это Николай мне втолковывает после своих покатушек. В моем теле, говорит, воплотились наслаждения и заблуждения многих поколений. Поэтому я не могу принадлежать одному, а должна принадлежать всем. Старый козлище! Во как! – Людмила снова засмеялась.