Вера Заведеева - Быть может…

Осенью дом подвели под крышу и начали отделочные работы. Впереди волнительное мероприятие – жеребьевка квартир. Ее муж «вытянул» четвертый этаж, правда, без балкона на кухне. Да это не беда – вполне хватит и длинной лоджии. Жеребьевка не обошлась без «маленьких трагедий» – рыдали те, кому достался первый этаж, а около них увивались и ворковали те, кто был бы рад и такому варианту.

Постепенно она привыкла к мысли о том, что ее собственный долгожданный угол будет где-то «под Волоколамском». Все лучше, чем ютиться за занавеской на старенькой тахте в двухкомнатной квартире под придирчивым взглядом многочисленной родни мужа. Вторая поездка «на дом», хотя и была утомительной, но все же обошлась без рыданий. Молодой председатель их кооператива открыл ключом дверь подъезда и потащил будущих новоселов на крышу дома (пешком на двенадцатый этаж!) полюбоваться захватывающими видами Москвы, едва различимой в легкой дымке, и помечтать о том, как они разобьют здесь сад для совместного отдыха, посадят деревья вокруг дома и станут тут жить припеваючи одной большой дружной семьей. Потом они спустились на четвертый этаж и заглянули в «свою» маленькую квартирку – бетонную коробку с низким потолком, оклеенную незатейливыми дешевенькими обоями.

Под вечер 31 декабря, после работы, они отправились «принимать» свое новое жилье: в этот день должны были включить электричество и пустить воду, правда, только холодную. Кое-где в доме на самом деле горел свет: голые слабосильные «лампочки Ильича» рисовали причудливые тени в необжитых квартирах. Лифт в ожидании лучших для себя времен, когда новоселы, наконец, перетащат свои пожитки сами на себе, бездействовал.

Казалось, что пахнущие краской стены этого дома еще не ощутили дыхания жизни, но и здесь уже царила предновогодняя суета: по этажам деловито сновали счастливые новоселы с кастрюльками, тарелками-вилками, чашками-плошками, стаканами-рюмками, авоськами с нехитрой снедью и шампанским. По лестнице тащили свежесрубленную елку. Самые отчаянные готовились встречать здесь Новый год, несмотря на еле теплившиеся батареи и неработающие газовые плиты.

Они поднялись на четвертый этаж и открыли свою квартиру только что выданным комендантом ключом – точно таким же, каким открывались все остальные двери в доме. Прихваченная с собой лампочка оказалась нелишней: в квартире их не оказалось вовсе, впрочем, как и других положенных мелочей. Вспыхнул свет – и вот она, сбывшаяся, наконец-то, заветная мечта! «…Московских окон негасимый свет» – это теперь и про них… Пусть далеко, пусть бездорожье, пусть холодно и пусто – зато все свое, зато они будут здесь одни! И уже не придется обмирать от страха, боясь лишний раз побеспокоить чуткий сон домашних нечаянным скрипом старой тахты или шумом воды в ванной среди ночи, или поздним возвращением домой.

Какое это счастье – провожать Старый год, сидя на полу собственной кухни около старенькой электроплитки, как у костра, а вместо вина – горячий чай из термоса! Конечно, оно не может быть вечным – только миг… Но такой миг счастья память хранит всю жизнь.

Вечернее солнце скользнуло по оголенному, осиротевшему полю и скрылось за частоколом угрюмых елей. Заискрились, засверкали в его лучах зеленые иголки. Вспыхнули – и погасли.

– Эге-гей! – донеслось с поля, – сестренка, уезжаем!

– Счас-счас! – откликнулся девичий голосок с ближней полянки.

Густые заросли лесной клубники не отпускали. Ну как оторваться от такого нечаянного богатства? Лесная клубника – бледно-зеленоватая крупная ягода с застенчивым румянцем – нечасто попадается в этих местах. Сладкая, сочная, душистая, она просто тает во рту. А какое из нее варенье получается! «Хоть бы еще немного набрать для малышни, вот радость-то им!» – вспомнила она о своих голопузых братишках.

Услышав скрип колес, девчонка метнулась к убранному полю, где ее поджидала молодая норовистая кобылка, запряженная в телегу. Уложенные на ней пшеничные снопы возвышались небольшой горкой. Остальное забрали братья, которые с раннего утра перевозили готовые снопы с поля на гумно, чтобы успеть до проливных дождей.

Н-но! Пошла! – скомандовала она кобылке, причмокивая губами, как это делал ее отец.

Над лесной дорогой сгустились сумерки. Подводы братьев уже едва виднелись. Надо торопиться. Девчонка хлестнула вожжами кобылку, и телега веселее затарахтела по дороге. Вдруг лошадь испуганно рванулась в сторону, раздался противный скрежет – и девчонка вместе со снопами оказалась на земле. Сверху на нее посыпались душистые ягоды вперемежку с трухой.

Плачь, не плачь, а выбираться как-то надо. Братья не скоро ее хватятся. Да и не помчатся они за ней на груженых-то подводах. Заднее колесо телеги прочно застряло в старом пне. Как ни настегивала она кобылку, той не удавалось высвободить телегу «из плена». Промучившись с колесом, девчонка бессильно опустилась на землю. Уже почти стемнело, и отовсюду ей мерещились желтые волчьи глаза. Конечно, в эту пору лесные разбойники сыты и на людей еще не бросаются, но кто их, окаянных, знает… Так не хочется помирать… в шестнадцать-то лет… Она вспомнила, как недавно отец подарил ей ко дню рождения первые в ее жизни сережки с красными переливчатыми камушками, и горько заплакала: «Даже покрасоваться перед подружками в них не успела. Кому-то они теперь достанутся?».

От этих горестных мыслей ее отвлек какой-то знакомый звук. «Кажется, кто-то едет на лошади, – догадалась она. – А вдруг какой лихой человек? Тут рядом сплошь башкирские деревни…». Послышался мерный лошадиный шаг. «Нет, лихие башкиры скачут обычно верхами, а тут – телега. Наверное, деревенский, пусть и башкир, только бы не оставаться одной среди леса…»

– Эй, кто тут? – раздался молодой ломкий басок. – Что случилось? Помочь-то надо, что ль?

Над девчонкой склонилось знакомое лицо. У нее радостно забилось сердце. Свой! Из их села, Колька-гармонист.

– Кияшка!? – узнал ее парнишка. – Ты чего тут сидишь?

Вообще-то она никакая не Кияшка, а Евдокия, Кия, как она сама себя назвала в детстве. А когда ее хотят позлить, то обзывают Дуськой. Да, вот что значит мужичок, хоть и не доросший еще: поднатужился, приподнял плечом край телеги и высвободил колесо.

– Давай снопы собирай, а я буду укладывать их на телегу, – распорядился он.

Принимая у нее последний сноп, он нечаянно коснулся ее руки – и как будто током ударило. Он смотрел на знакомую с детства девчонку с длинной косой и не узнавал ее: белое, будто светящееся в сумерках, лицо в кружеве черных завитков, стрельчатые черные брови, зеленовато-карие с поволокой глаза в пушистых ресницах, румяные щечки с лукавыми ямочками и алые, влажные губы, к которым так и притягивала неведомая сила. Колька словно одеревенел, с ним что-то происходило, но что именно, он не мог понять. Наконец парень просипел: