Вера Заведеева - Быть может…

И вот докатилось до Таджикистана. Пустячный повод – отмена концерта – обернулся, в конце концов, двухлетней гражданской войной. Обкуренные подростки горланили на улицах, размахивая прутами арматуры, врывались в автобусы, избивая пассажиров, крушили витрины магазинов, поджигали машины и винили во всех своих бедах ненавистных русских. «Долой русских!» – неслось отовсюду. Милицию эти бесчинства будто и не касались – самим бы уцелеть. Со всего Таджикистана потянулись в Душанбе толпы безработных и озлобленных страшной нищетой людей, которые вознамерились поселиться в столичных «дворцах», выкинув оттуда их законных владельцев.

Великолепные цветники с благоухающими розами, которыми всегда славился Душанбе, вскоре превратились в огороды, а балконы величественных зданий в центре города запестрели вывешенными на всеобщее обозрение подштанниками. Местная власть запаниковала. Привычные коммунистические мантры не действовали. Народ бунтовал. Москва с его КГБ ему теперь – не указ.

На русских, к которым таджики всегда относились с почтением как к старшим, теперь стали косо поглядывать. Родные и друзья Елены Ивановны забеспокоились. Что делать? В Душанбе родились они сами и их дети. Как бросить все нажитое и отправиться в неизвестность?

– Не переживай, – уговаривал Елену Ивановну муж Володя. – Все как-нибудь образуется. Куда мы поедем? У нас маленький ребенок и старые больные родители. А семья твоего брата? Тоже с собой заберешь? Конечно, ты – врач, работу, может, и найдешь. А кому нужен охотовед не первой молодости?

Как-то Елена Ивановна зашла к родителям за дочкой, которая всеми правдами и неправдами старалась увильнуть от детсадовской поденщины.

– Мама, мама! А бабушка не дает мне сделать деду обезболивающий укол! Я ей показывала, как ты меня учила делать уколы в подушку, а она не слушает, – возмущалась дочка.

– Ну, Аленка, ты же знаешь, после подушки надо еще потренироваться на плюшевом мишке, а потом уже колоть людей, – поддержала их обычную игру Елена Ивановна, улыбаясь и еще не чуя беды.

Войдя в родительскую спальню, куда ее тащила дочка, она остолбенела: на кровати лежал окровавленный отец, а мать, смахивая слезы, обрабатывала ему раны. Его темные жилистые руки, натруженные тяжелой работой, были в кровоподтеках и ссадинах, лицо распухло, на спине и боках – синие полосы.

– Главное, папа, – быстро взяла себя в руки Елена Ивановна, – кости целы. А остальное быстро заживет.

– Ты, дочка, не беспокойся, я двужильный. Ну, побили маленько… В трудлагере еще и не такое бывало… Выжил ведь…

– Кто тебя так и за что?

– Да пацаны какие-то нездешние… Среди бела дня… У магазина… Хорошо хоть, Аленку с собой не взял. А люди, знаешь, отворачивались, и никто не подумал заступиться, – заплакал старик.

Потрясенная Елена Ивановна не могла понять, кому помешал ее пожилой отец-работяга. И это сделали таджики, у которых почитание старших в крови! Все! Больше здесь оставаться нельзя. На работе шептались, что в городе появились снайперы: то там, то тут кто-нибудь неожиданно падал на тротуар, оставляя на нем кровавые сгустки. Обычно целились в голову. Елена Ивановна и сама не раз ощущала в затылке ледяной холод, торопливо перебегая открытое пространство.

– Надо срочно уезжать отсюда, хоть куда-нибудь, – прошептала она.

– Дочка, вы молодые, бегите, спасайте себя и своего ребенка, а мы со старухой как-нибудь тут… Убьют – так убьют, от судьбы не уйдешь, – вздохнул отец. – Мы не будем висеть камнем у тебя на шее. Правда, мать? – взглянул он на испуганную жену.

Та только махнула рукой и заплакала.

Вечером Елена Ивановна насела на мужа:

– Володя, надо что-то решать. Если мы сейчас не соберемся, то к июню, после окончания учебного года, начнется повальное бегство из города, и мы не сможем добыть контейнер для перевозки вещей. Я завтра же возьму отпуск и улечу в Москву, к своей институтской подруге. Она обещала помочь мне подыскать работу. А ты продавай квартиру и готовься к переезду.

С этого момента вся их жизнь круто изменилась. Спокойствие и благополучие – простое человеческое счастье, которое воспринимается обычно как нечто само собой разумеющееся, – все рассыпалось в прах в одно мгновение.

В Москве таких, как Елена Ивановна, оказалось немало. И никто из властей не рвался им помочь. «Историческая» родина не спешила распахнуть им навстречу свои объятия. Сама после своих «переворотов» держалась на ногах еле-еле. Помогали только старые друзья и такие же бедолаги, бежавшие из разных «революционных» республик, которым уже как-то удалось зацепиться, да еще простые москвичи – кто словом, кто делом.

В столице для нее работы с жильем не нашлось. Но в небольшом подмосковном городке на западе области ей предложили место врача в маленькой больнице и «жилье» – восьмиметровую комнатушку в рабочем общежитии. Делать нечего, пришлось соглашаться. Но как она перевезет сюда семью? «Ладно, буду снимать для них комнату в частном секторе», – решила она.

Вскоре муж перевез их со всем скарбом, а сам вернулся в Душанбе, где оставались его нетранспортабельные родители. Увидеться ему со своей семьей довелось лишь через десять лет… на выпускном вечере повзрослевшей без него дочки, которая тосковала по нему все эти годы.

Работящая Елена Ивановна, опытный, знающий врач, человек порядочный и надежный, быстро поладила с местными коллегами, поэтому вскоре к ее мнению стали прислушиваться. На работе у нее все складывалось. Но вот с жильем… Ее соседи по общежитию, в основном работяги, приехавшие из разоренной российской глубинки, причем сильно пьющие, никак не хотели смириться с тем, что она не желала разделить с ними компанию. Частенько они, разгоряченные самогонкой, ломились к ней по ночам. Однажды она, устав от этой бесполезной борьбы, внезапно открыла дверь. «Боец», оказавшийся на «переднем крае», ввалился к ней в комнату, едва удержавшись на ногах. Она быстро захлопнула дверь перед носом менее удачливых ухажеров и крикнула им:

– А вы можете убираться ко всем чертям! Я буду только с ним!

Приободренный ее выбором, кавалер прорычал своим собутыльникам:

– Катитесь к … матери! Она – моя!

Елена Ивановна указала ему на единственный в комнате колченогий стул.

– Да ладно, че ты? Давай уж сразу… А то, может, я за бутылкой сбегаю? Веселей пойдет!

– Ты знаешь, кто я? – спросила она торопыгу, загадочно улыбаясь.

– Дак это… Врачиха вроде? – оторопел мужик.

– Вот именно, врачиха. А тебе известно, сколько я училась, чтобы ею стать? Лет двадцать в общей сложности.

– И на кой хрен тебе, такой смазливой аппетитной бабешке, было столько себя мучить?