Елизавета Дворецкая - След черного волка

– Мы пололи, пололи ленок! – пели за ней остальные, ясно помня, как болят руки от прополки, которой, увы, и в этом году не миновать. – Мы пололи, приговаривали…

– Уж мы рвали, мы рвали ленок… – Молигнева принялась показывать, будто дергает стебель, который так просто вытащить из земли, но так трудно разорвать.

– Уж мы рвали, приговаривали…

Одно за другим ратиславльские женщины показывали, как будут мочить лен, обмолачивать, трепать, чесать, прясть, пением и обрядовым танцем заклиная землю и дух растения все сделать как надо, как всегда, как заведено, чтобы по зиме были новые холсты, а потом – новые рубахи, убрусы, рушники. Даже маленькие девчонки прыгали и подпевали, запоминая порядок работ. Этот оборот повторялся уже тысячи раз и был неизменным, как сама смена времен года. Сеянье, прополка, дерганье, мятье, прядение – снова и снова, от весны через лето и осень к зимнему ткачеству – будто спицы годового колеса, круглого и бесконечного, как само время.

Потом уселись на меже и принялись есть все те же печеные яйца.

– Вот, девки, вам и приданое вырастет! – Любовида потрепала по голове племянницу, Золотаву.

Уже совсем скоро, на Ярилу Сильного, той предстояло впрыгнуть в поневу, что означало, что она созрела и стала взрослой, и потом в следующие три года усиленно готовить приданое.

– А кой‑кому уже и стараться незачем! – Ветлица метнула косой взгляд на Лютаву. – У них уже давным‑давно все готово, на три свадьбы хватит. Одна беда – жениха нет.

– Жених – не камешек, на берегу не подберешь! – засмеялась Обиляна.

– Тебе завидно, что ли? – Милодара, четырнадцатилетняя внучка Велетура, вскочила на ноги.

Это была не слишком красивая, но пылкая и бойкая девица; из всех многочисленных сестер она больше всех обожала Лютаву, горше всех плакала, когда ту увезли на Десну, и радовалась, когда та вернулась.

Ее горячность несколько удивила Лютаву. А Милодара знала, что Ветлица имеет в виду: между сестрами такие разговоры шли уже давно, с самого возвращения Лютавы от жениха.

– Да чему ж тут завидовать? – отозвалась одна из Богорадовых внучек, Светлава, подруга Ветлицы. – Да кабы меня до этаких лет замуж не взяли, я бы… утопилась бы от позора!

– Ну что ты на нее напустилась! – одернула ее Еленица, круглолицая рассудительная девушка. – Лютава – волхва, ее муж все равно что Велес сам.

– А если волхва, зачем из леса вернулась? Отпускали ее к жениху, а она назад приехала! Ну, пошла бы младшей женой, все лучше, чем колодой дубовой тут лежать, всех сестер позорить! Ей уже почти девятнадцать лет, а это… это же все равно что сто!

– Да ты сдурела, девка! – Лютава наконец опомнилась от удивления и вскочила. – Не слишком ли ты расхрабрилася! Один разочек тебя в Лады посадили, ты уж и думаешь, твой пирог краше всех упекся! Да я тебе сейчас косы повыдеру, ни один вдовец убогий на тебя не глянет!

Ишь чего удумала – позорить старшую сестру! Лютава так решительно подалась к смутьянке, протянув руку к ее распущенным волосам, что Ветлица взвизгнула и пустилась бежать по полю, взывая к матери о помощи; ее союзницы на всякий случай тоже вскочили и бросились наутек, провожаемые хохотом Милодары и прочих. Лютава, самая старшая, рослая и сильная, к тому же выросшая в лесу, могла поколотить трех таких, как Ветлица.

– Я знаю, знаю, что ей куд закрадный не дает замуж идти! – кричала та от дальнего края поля. – А пока она не выйдет, и нас не отдадут – пропадем все, поседеем в девках с ней заодно! Уж скорее бы отцы‑матери спихнули ее куда, чтоб у нас на дороге не лежала, колода замшелая!

– Да ну, молчи, молчи! – Тут уже и женщины замахали на нее руками. – Ступай домой!

Ветлица убежала, вслед за ней и прочие стали подниматься. Скорлупу от съеденных яиц старательно собрали и унесли с собой: считалось, что если ее растолочь помельче и добавить в корм курам, они будут лучше нестись. При этом женщины переглядывались и вздыхали: Ветлица‑то правду сказала. Лютава была старшей из нынешних ратиславльских «отдашных девок», и никакую из сестер нельзя было выдать замуж раньше, чем ее. Понятно, что повзрослевшие девушки, которым пришла пора, бесятся от мысли, что им мешает непонятная судьба старшей сестры, в чем они‑то никак не виноваты! Засидеться в девках – позор всему роду, а все из‑за нее одной!

– Да будут вам женихи, будут! – утешила младших Лютава по дороге домой. – Уже едут. Помяните мое слово: и недели не пройдет, как явятся. И уж эту злыдню я первой из дому спроважу, так ей и скажите! Она ведь от меня небось теперь по углам будет прятаться…

Но сама тайком хмурилась. Девичьи разговоры напомнили ей о деле, которое мысли о Лютомере и Огненной реке совсем было вытеснили из памяти. Ведунья Лесава обещала проводить ее к Старухе, той, что уж верно знает, где прячется ее загадочный жених. Но в уплату хочет, чтобы Лютава привезла в Чадославль девушку из своей дальней родни, Росалинку из Щедроводья. А ведь не оглянешься, как Купала настанет. Как бы ту Росалинку не умыкнул какой‑нибудь шустрый жених.

Но ничто на свете не могло сдвинуть Лютаву с места, пока не приедет Лютомер. Да и кто стал бы ее провожать? Без разрешения молодого князя родичи не отпустят ее из дому. И сама она никуда не могла уехать, пока не повидает брата в Яви и не убедится, что он жив и здоров.

В следующие дни продолжали сеять лен и коноплю. Но через три дня из дому на заре вышли только Лютава и еще несколько старших женщин. Выпали «худые росы» – мертвая вода. И скотине, и людям от нее один вред: кто прикоснется, по коже пойдут волдыри. Зато она хороша для промывки глубоких ран, для чего ее и собирают в этот день. Даже земля будто замерла от испуга: утро было ясное, но тихое‑тихое, ни ветерка. Лютава вышла на луг с кринкой и старым рушником, обутая в черевьи и с кожаными рукавицами за поясом. Расстелив рушник, она протягивала его по траве, пока не промокнет насквозь, а потом через рукавицы отжимала в кринку. Поодаль тем же делом занимались Обиляна, большухи Богони, Велетура и других.

– Эй! – вдруг окликнули от реки. – Кто из старших дома?

Лютава разогнулась: на реке стоял челнок, а в нем какой‑то молодец в старой, застиранной и посеревшей рубахе.

– Лютава! – воскликнул он, когда она повернулась. – Так ты и впрямь домой воротилась! А мы не верили!

– Остряйка! – Тут и Лютава его узнала. Несколько лет перед этим он ходил в бойниках Лютомеровой стаи и только два года назад вернулся домой и женился, судя по серому валяному колпаку. Жил он в дне пути вниз по Угре. – Ты здесь чего?

– Да дед прислал к вам. Гости едут! От Оки, говорят, нарочитый муж какой‑то и дружины с ним десятка два.

– От Оки? Это вятичи?

– Надо думать. К нам Борилка прибежал от Городиличей, а им весть принесли из Щедроводья. У них там не ведают, дома ли сам князь, а упредить надо.