Елизавета Дворецкая - След черного волка

– А за кого русалка замуж выходит? – робко спросила Любеша.

– За лешего, родная.

Озарка взялась за укладку, приготовленную для дочери, и вновь разрыдалась. Та уже была полна: и вышитые сорочки, и пояса, и поневы, и вершники, и рушники – всякое добро для будущей замужней жизни и для подарков родичам на свадьбе. Но это все теперь не годилось. Поливая слезами приданое, Озарка достала с самого дна укладки полотно и принялась шить новую сорочку, без вышивки и без украшений, белую, как на смерть.

Когда рубашка была готова, Твердома и Любеша с корзиной отправились на ту же лядину. Кроме сорочки, в корзине было три крашеных яйца и пара пирогов. Подношения были оставлены меж берез, где русалка показывалась в тот день. Уже уходя, Любеша не удержалась и обернулась – и уверяла потом, что видела меж ветвей улыбающееся лицо сестры.

В тот же вечер случилось чудное. Когда семья Любома уселась ужинать и отец стал делить хлеб, из‑за печи вдруг вышла неслышная тень и скользнула к столу. Ее увидели сразу все, и у всех морозом повело по коже. Это была она, их Росалинка, – в той самой рубахе, из беленого льна и без вышивки, что ей нынче утром отнесли в лес, без пояска, с распущенными, необычайно длинными и густыми волосами. Совершенно бесшумно она уселась на самый край лавки, в углу стола, и улыбнулась родичам – как‑то странно, не открывая рта.

Все смотрели на нее во все глаза. Это было дивное ощущение: она вроде бы была, и они ее видели, но в то же время каждый понимал, что ее тут нет. Отец хотел обратиться к ней, спросить о чем‑то – и не мог, язык ему не повиновался.

– Миску… – зашептала баба Твердома, – миску ей поставьте.

Но никто не мог шевельнуться, и тогда она пододвинула к внучке свою миску и чистую ложку. Озарка, едва владея руками, положила каши, едва не пролив на стол. Потом оделила остальных, но никто не мог есть. Русалка тоже не ела, но втягивала пар от горячей каши, все так же странно улыбаясь.

Росалинка стала другой. Если раньше она пялилась куда‑то в пространство, и даже когда ее окликали, взгляд оставался отрешенным, то сейчас она смотрела на родичей прямо и пристально, с живым любопытством и каким‑то ожиданием. Но теперь это наводило жуть куда сильнее, чем прежняя рассеянность.

Посидев так какое‑то время, русалка встала, кивнула в благодарность, попятилась к печи и пропала.

Семья перевела дух; все разом вздрогнули, будто избавились от чар.

– Так бывает, – пояснила баба Твердома. – В Русальные дни русалка, которая из девки получилась, в дом к родичам является. Иной раз за печью сидит, а иной раз и к столу выходит. Вы не бойтесь ее. Она… как чуры на дедовы дни ходят, так и она будет ходить.

– Что, всю жизнь? – хмуро уточнил Любом.

Русалки тоже старятся, хотя и медленнее живых людей. Всем представилось, как всякий год в пору цветения ржи бывшая дочь ходит в дом, чтобы вот так же молча сидеть за столом. Сперва девкой, потом старухой – простоволосой, раскосмаченной, безобразной, как увядший цветок, не принесший плода…

И вот настала новая весна, зацвела рожь, и подарки русалке понесла уже следующая сестра – Лельча. Она и пересказала Лютаве эту повесть, пока они вдвоем шли по тропе к опушке березняка, где бабка и внучка надеялись встретить свою русалку. Твердома повела Лютомера в селище, а его сестра пошла с девочкой исполнять поручение.

Лютава даже не удивилась. Она и раньше подозревала, что неспроста Лесава отправила ее за невестой для своего родича Мысляты – не все здесь так просто, чтобы приехать да высватать девушку. Теперь Лютава знала, в чем трудность. Но пока не очень представляла, как ее одолеть.

– Вот наша лядина, – показала Лельча.

Лютава уже увидела заросшее травой и новорожденными березками пространство. Среди травы розовели метелки ревелки и белели соцветья тысячелистника. С травой мешались стебли ржи, выросшие сами по себе из оброненного в прежние годы зерна. Молоденькие березки, младенцы на корнях старых деревьев, будто выбежали из рощи на лядину, первыми осваивая освобожденную для них землю. А дальше, позади бывшей пашни, поднимались строем белые стволы. Лучи солнца, проникая сквозь кроны, падали на траву и молодняк широкими золотыми полосами, теплыми даже на вид. Пахло нагретой травой.

Лютава поставила лукошко наземь.

– Тише! – Она взяла Лельчу на плечо и придержала. – Теперь слушай.

– Она была вон там! – прошептала Лельча и показала между двумя березами.

– Она может быть где угодно, – негромко ответила Лютава. – Смотри и слушай.

И медленно пошла через лядину, вглядываясь в рощу перед собой через «навье окно».

Белые стволы с черными «глазками»… Как будто стоишь перед толпой, которая смотрит на тебя сотней глаз, но всякий, с кем ты пытаешься встретиться взглядом, тут же его отводит. Опустив ресницы, чтобы не мешал солнечный свет, Лютава пыталась поймать взгляд какой‑нибудь из берез и удержать его, вызвать на разговор.

– Она глядит! – Вдруг Лельча в испуге вцепилась в ее руку и прижалась к боку.

– Кто? – Лютава обернулась к ней.

– Вон, – девочка показала на березу слева, шагах в десяти.

– Ты видела?

– Я… видела… или нет. – Лельча опустила глаза. – Она смотрела на меня, но как я повернулась… я не вру!

– Конечно, не врешь, – кивнула Лютава. – Так оно и бывает. Отнеси ей. – Она порылась в лукошке и вынула печеное яйцо. – Положи возле нее. Потом будем слушать.

Лельча взяла яйцо и помедлила.

– Не бойся! – подбодрила ее Лютава. – Я же с тобой.

Девочка несмело направилась к дереву, Лютава – за ней.

– Скажи: это тебе… – шепнула она вслед.

– Росалинка… – неуверенно позвала Лельча. – Это тебе… мать угощения прислала…

Она положила яйцо возле корней. Лютава догнала ее и встала рядом.

Теперь она ясно видела глаза березы. Ее живой взгляд мерцал в каждом из черных «глазков» на стволе, и хотя не удавалось четко поймать его, Лютава совершенно ясно ощущала его на себе.

Здесь было чужое место, с незнакомыми хозяевами. Осторожно, как волчица, она прыгнула в «навье окно» и тронулась вперед по незримой тропе, чутко прислушиваясь и принюхиваясь. И ощутила, что дух березы попятился – русалки не любят волков. Даже сама Младина, сильнейшая из вил, когда‑то зимней ночью предпочла убраться, когда рядом возник черный волк Нави… Лютава приостановилась, давая понять, что не опасна.

И вдруг заметила, что Лельча идет за ней! Сама не понимая как, шажок за шажком, семилетняя девочка продвигалась по той же тропе. Она видела Лютаву впереди и хотела догнать ее, робея оставаться одна.

У Лютавы аж дух перехватило от радости и волнения. Далеко не каждому дана способность выглядывать в «навье окно», и уж тем более редко она проявляется сама по себе и в таком раннем возрасте. Мысленно она протянула руку назад, не оборачиваясь, чтобы помочь Лельче; та пошла вперед смелее, еще не доставая до протянутой руки, но видя в ней опору. Вот она подошла и встала за спиной, уже понимая, что они обе находятся в несколько ином месте, но пока не осознавая, что это за место такое.