Андрей Посняков - Невеста из ниоткуда

Ольга махнула рукой:

– Поглядишь. Свиту я дам.

Поклонившись, юная княжна с удовольствием покинула душные покои старой княгини. А ведь нашла слабое место, кажется. И закон Ольгин нашла – христианство. Вообще-то, могла б и раньше додуматься… коли б не столь необузданный секс, такой, что и дух перевести некогда. Ах, Святослав, блин…

Некогда было и переговорить с Велесием, княгиня-мать обещанья свои в долгий ящик не откладывала, свиту прислала сразу, так что ничего не поделаешь, пришлось уж одеваться, как пристало приличной замужней даме, княжне – поверх платья ромейскую столу, да на нее – плащ, да волосы скрыть под паволоками. Жарко, блин, душно, неудобно – а приходилось терпеть.

Выехали на Подол с помпой – впереди да позади гриди и прочая свита, в середине – сама княжна верхом на смирной белой кобыле – научил Святослав держаться в седле, хотя бы пока так, самую малость. Ничего особенно интересного на посаде не было, большей частью одни убогие домишки – хижины, средь которых, впрочем, попадались и вполне себе приличные усадьбы, а ближе к реке во множестве дымились кузницы. Кроме всего этого – плетни, плетни, плетни, а за ними – деревья, сады-огороды-пашни, а дальше – заливные луга, стерни да пастбища.

– Тут гончары живут, – показывал хитромудрый Волока-тиун. – Тут – кузнецы, а эвон там – кожемяки.

Попадались и языческие капища, грозные, за частоколами, с прикрепленными над воротами коровьими, выбеленными дождями и ветром черепами.

Тиун благоговейно махал рукою:

– Даждь-бога храм… а тот – Стрибога, а дальше, на горе – Сварожьи чертоги. Ну а Перун, как ты сама, госпожа, видала – в детинце.

– А христианские храмы где?

– Так на детинце же! Святого Николы храм. Да у самых ворот, мы ж мимо только что проезжали.

– Н-да? Что-то не заметила.

И впрямь, мудрено было заметить, слишком уж странной оказалась церковь Святого Николая, деревянная, вся какая-то приземистая, без всяких маковок, она больше напоминала какой-нибудь римский Пантеон, правда, крест все же имелся – золоченый. И как молодая княжна раньше-то его не заметила? Верно, не туда смотрела.

Запомнила Женька церковь и дорогу к ней запомнила. В детинце все рядом – тем лучше. Сразу после обеда вместо сна туда и пошла – а чего время-то зря терять? Со двора, не особо таясь, вышла, главу платком расписным прикрыла. Не оглядываясь, знала – следят за ней накрепко и Ольге уж обо всем доложат. И пусть!

Да и не только ради Ольги все – и самой помолиться хотелось. По-настоящему, в церкви, а не просто так. В хоромах-то и икон не имелось! Ну, еще бы, муж-то родной – язычник, прости, Господи.

С ранних лет, с детства, Евгения, как и большинство русских людей, ничтоже сумняшеся полагала себя православной. Крещена была – да крестик, правда, в Выди-реке утоп во время приснопамятных печальных событий. Окромя же крестика ничем особенно Женькино православие не проявлялось. Ну, на Пасху яйца красила – как все, по большим праздникам, – коль было на то настроение – заглядывала и в церковь, молилась, свечки ставила… опять же, как все. Как и все, молитв толком не знала, даже и «Символ веры» не смогла б наизусть прочесть, разве что самое начало, и это не говоря уже о соблюдении постов, об исповеди. Тем не менее, кто спроси – так Женька твердо считала себя православной… как все.

Ну, это там, дома, было – «как все», а тут вдруг застеснялась девчонка. Как-то погано на душе сделалось, когда вдруг подумала – что же она, Господа Бога для целей своих использует, а о том, чтоб с молитвой ко Христу прийти, помощи попросить – не догадалась? Ой, нехорошо это, нехорошо. Чем она, Женька Летякина, от здешних язычников отличается? Тем, что те жертвы своим богам приносят, а она – яйца крашеные? Как все.

Войдя в полутемный храм, юная княжна перекрестилась на большую, написанную темными красками – или, скорей, потемневшую от времени – икону, потом повернулась к распятию, снова перекрестилась.

– Помоги, Господи Иисусе…

Потом вдруг подумала – а в тот ли храм зашла? Может, он католический, а и вовсе не православный, вон и распятие… однако – и иконы тоже.

– Вижу сомненье в очах твоих, дева, – выскользнул неизвестно откуда бородач в длинной черной рясе и с большим золотым крестом на груди.

Священник…

Женька поклонилась:

– Благословите, батюшка.

– Благословляю… Что ищешь здесь, в Храме Божьем?

– Помощи у Господа в деле своем попросить пришла, – тихо прошептала дева. – И грехи замолить – крестик-то потеряла крестильный. Не по своей вине – просто случилось так… Батюшка, а крестики-то у вас тут есть?

– Найдем для тебя, – с доброй улыбкою святой отец осенил княжну крестным знамением. – Я подойду скоро, а ты пока же – молись.

– Молюсь, батюшка. А как зовут-то вас?

– Отец Феодосий.

Отец Феодосий…

Долго молилась Женька, наверное, часа полтора. Сначала покаялась, потом помощи попросила, защиты.

– На тебя одного, Господи, уповаю, во всем мире ты один только способен меня понять. И простить, быть может…

Так и не дождавшись священника, княжна вышла из храма, однако отец Феодосий нагнал ее в дверях:

– Вот тебе крестик. Пускай пока что медный, но от души.

– Спасибо, святой отец! Дай вам Бог здоровья.

– Не меня благодари – Господа. Звать-то тебя как?

– Женя… Евгения.

– Красивое имя. По-гречески значит благородная, полная возвышенных чувств. Ну, ступай с миром, дева. Не забывай, приходи.

– Приду, – с улыбкой пообещала Женька. – Теперь уж знаю, куда идти-то.

Ольге всенепременно должны были доложить, хоть кто-нибудь. И доложили, а уж реакции великой княгини долго жать не пришлось – вызвала к себе уже под вечер. На этот раз приняла по-простому, в трапезной, и одета была не в греческую парадную столу, а в обычную тунику варяжскую, как и явившаяся на зов невестка. И сидела Ольга не в кресле, надменно выпятив подбородок, а на лавке, за накрытым столом.

Гостье махнула рукой милостиво:

– Садись. Вина выпьем.

Сказала и тут же грозно прищурилась, словно огнем прожгла:

– Говорят, ты в Христа-бога веруешь?

– Верую, – перекрестившись, твердо кивнула княжна. – В Бога единосущного верую и во святую Троицу – Бог-отец, Бог-сын и Бог – Дух Святой.

– Хрестьянка, ты погляди! – Ольга ласково улыбнулась и вдруг снова нахмурила брови. – А ведешь себя иногда – бесовски!

– В том покаялась, – закивала Женька. – От скуки все.

Княгиня-мать неожиданно рассмеялась:

– Ничего, скучно тебе теперь не будет – суд-то до конца доведи.

– Доведу, матушка.

– И помни – боярина зло не трогай! Наш человек, единоверец, таких поддерживать нужно во всем.

«Свод» – показания свидетелей или сам процесс поиска прАпажи, следстие… Нет! Вот дура-то! Не прАпажи, а прОпажи. Совсем тут скоро писать разучишься.