Макс Фрай - Ветры, ангелы и люди

Как добрался до дома, не помнил. Ну, то есть, как – помнил какую-то невозможную полную чушь. Например, что прилетел на свой балкон самым коротким путем, через лес, вынужденно поспевая за рыжим тезкой, который тащил его за собой, как воздушный шарик, на веревочке. Надо отдать ему должное, довольно аккуратно тащил, следил, чтобы не напоролся на какой-нибудь острый сук и не лопнул, не превратился в жалкую резиновую тряпочку, скорее всего оранжевую, как давешние апельсины в Роновом баре – кстати, один из них, кажется, все-таки съел. Закусывал выпивку вкусными и полезными витаминами, умница ты моя.

Ладони, во всяком случае, с утра действительно пахли апельсиновой цедрой. Голова была на удивление ясной и не болела. Зато болела рука. Левая, конечно же. И здорово, надо сказать, болела. Совсем как в те времена, когда вопреки дружному хору специалистов пытался что-то с ней сделать. И в конце концов потерпел поражение. Сдался. И правильно сделал, чего уж там. Дело было не в боли, конечно, просто понял вдруг – хоть наизнанку вывернись, хоть какого кудесника отыщи, а как раньше все равно больше не будет. В лучшем случае бледная тень былых возможностей. Ну его к черту тогда совсем.

Подумал: «Мать моя женщина, это что же получается, напился и полез к инструменту? Какой кошмар. Позорище. Хоть пакуйся и уезжай».

Умывшись, впрочем, успокоился. Кому какое дело? Ну выпил человек, ну потренькал немного на расстроенном барном пианино. Может, я в музыкальной школе всего три класса отучился, а теперь вдруг накатила ностальгия по детству, такому трогательному выступлению даже поаплодировать можно из вежливости, все-таки не «Собачий вальс» одним пальцем выстукивал, а почти по-настоящему играл. Вон некоторые граждане, назюзюкавшись, вообще под караоке прилюдно поют, и ничего. Не накладывают потом на себя руки. Хоть и следовало бы, если начистоту.

Сварил кофе в одолженной джезве, результатом остался доволен, как никогда. Легкое похмелье – лучшая приправа для кофе, заменяет соль, мускат и кардамон, а когда есть возможность добавить все сразу, итог становится потрясающим – вот как сейчас.

Вышел на балкон в надежде – не то встретить там рыжего тезку, не то, напротив, никого не застать. Сам не знал, чего хочется больше. Увидев, что соседский балкон пуст, искренне обрадовался. Но когда тот несколько минут спустя распахнул дверь и вышел, поднимая в приветственном жесте дымящуюся самокрутку, обрадовался еще больше. Вот и поди пойми – себя и вообще все.

– Ну вы даете, пан Станислав, – восхищенно сказал сосед. – Как вы вчера играли, матерь Божья! Охеренно играли вы, уж простите мою терминологию. Подходящих синонимов все равно не подберу.

Почувствовал, что краснеет. Значит все-таки играл. Ох.

Пробормотал смущенно:

– «Охеренно» – это все-таки вряд ли. «Охеренно» я когда-то играл, это правда. Очень давно. Когда у меня еще были обе руки.

– Да у вас, вроде, и сейчас все на месте, – удивленно сказал рыжий. – Не бывает таких протезов. Пока не изобрели.

Согласился:

– С житейской точки зрения, левая рука у меня, конечно, на месте. А вот с точки зрения исполнительского мастерства, ее считайте что нет. То есть, строго говоря, нет всего двух пальцев, среднего и безымянного. Но даже без одного особо не поиграешь. А уж без двух… Рад, что вам понравилось, но это, уверяю вас, благотворное воздействие «Океанского бриза». На слушателей и на меня.

– Ну, не знаю, – покачал головой рыжий. – Вообще-то я довольно придирчивый слушатель. Из тех неудачников с начальным музыкальным образованием, которые сами ни черта не умеют, зато выучились прикапываться к другим. Вернее, при всем желании просто не могут иначе, чужие ошибки стали слишком заметны, и ничего с этим не сделаешь. А вам я не комплименты из вежливости говорю. Скорее уж просто спускаю пар. Полночи заснуть не мог после того, что вы вчера вытворяли у Рона. Вы очень крутой импровизатор. И пальцы вас распрекрасно слушались, верьте мне. Я очень внимательно смотрел, пытаясь понять, что вы творите. Ни хрена, конечно, не понял, зато могу свидетельствовать: все ваши пальцы делали даже больше, чем от них обычно ждешь. В том числе, средний и безымянный на левой руке.

Очень рассердился, конечно. Не столько на соседа, сколько на себя – зачем вообще затеял этот разговор? Кто тебя за язык тянул? Кому нужны твои откровения? Мог бы сдержанно поблагодарить за похвалу и сменить тему. Или просто пойти в дом. Кто тебе не давал?

Но теперь дезертировать было поздно, пришлось отвечать.

– Это все «Океанский бриз», тезка. Вините его, он отвел вам глаза. Возможно, я и правда неплохо сыграл, обошелся без двух полумертвых пальцев, еще и не такие чудеса случаются с трезвенниками вроде меня, когда они идут вразнос. Но полноценно работать моя левая рука никак не могла – просто по техническим причинам. Там с нервом каким-то важным беда. И это непоправимо. Я первые два года после аварии только и делал, что бегал по специалистам. Не то чтобы совсем зря – по крайней мере теперь могу этими пальцами шевелить. И даже кое-что чувствовать – ну, на уровне «холодно-горячо». Для жизни вполне достаточно, для полноценной игры, конечно же, нет.

– Собрать бы этих специалистов, по которым вы два года ходили, и выпороть на центральной площади в назидание прочим троечникам, – мрачно сказал рыжий. – Похоже, они не просто заморочили вам голову, но и отняли надежду. И вы так и не добрались до кого-нибудь толкового. Например, до меня.

– До вас?!

– Я врач, – кивнул рыжий. – Когда-то был более чем посредственным нейрохирургом, но вовремя понял, что пользы от меня немного, и занялся реабилитационным массажем. И там я без ложной скромности оказался на своем месте. И могу спорить на что хотите: все у вас в порядке с нервами. Ну, то есть, не то чтобы в полном порядке, но не фатально. Было бы непоправимо, никакой «Океанский бриз» не дал бы вам так разойтись. Значит, с травмой можно и нужно работать. Причем не столько специалисту, сколько вам самому. Есть несколько упражнений, простых, но довольно мучительных, особенно поначалу. Если захотите, я вам покажу. В сочетании с ежедневными тренировками в баре у Рона могут довольно быстро дать неплохой результат. Только учтите, на трезвую голову поначалу ничего не получится. Надеюсь, всего за месяц как-нибудь не сопьетесь… Вы куда?

Сказал деревянным голосом:

– Простите. Сейчас вернусь.

И пулей вылетел с балкона в надежде, что сосед сочтет причиной побега внезапное расстройство желудка или еще что-нибудь в таком роде. Впрочем, пусть думает, что хочет. Какая мне разница. Все лучше, чем разреветься прилюдно, как было всего один раз, в шесть, что ли, лет, когда… Ай, не важно, что было, важно, что вот прямо сейчас я такой дурацкий дурак и верю каждому слову этого рыжего шарлатана, поэтому сейчас немного поплачу в ванной, уткнувшись лбом в клеенчатую занавеску, быстро умоюсь, утрусь жестким чужим полотенцем и пойду назад, на балкон. Скажу: «Давайте, показывайте свои упражнения, но если они не помогут, тогда…» – а он заржет, превращая смыслообразующую трагедию моей жизни в дурацкий ситком, скажет: «Тогда с меня обед, можно сухим пайком, если к тому времени успею опостылеть хуже горькой редьки», – а я… Я, вероятно, снова извинюсь и убегу якобы в туалет. То есть, называя вещи своими именами, рыдать. И еще несколько раз. Но потом, наверное, худо-бедно привыкну жить с новой надеждой, успокоюсь, как-нибудь дотяну до вечера, пойду к Рону, напьюсь и буду играть – если уж этот рыжий черт так завелся, доказывая мне, что вчера получилось неплохо. «Охеренно» – это в любом случае безответственный комплимент, перебор, перебор.