Екатерина Шитова - Русалочья обитель

Еще раз тряхнув головой, чтобы окончательно прогнать от себя липкий сон, Таня пошла к деревне.

Дойдя до дома, Таня сняла с себя сапоги и от удивления села на крыльцо, не в силах оторвать взгляда от своих заляпанных черной болотной жижей ног…

На следующее утро Таня проснулась с ощущением полной разбитости. У нее болели мышцы, тело было слабым, как будто из нее выкачали все силы.

Мама с тревогой посмотрела на дочь.

– Дочка, я утром вышла корову доить, а у нас все крыльцо в грязных следах. Откуда взялись – не знаю.

– Я ничего не слышала, – взволнованно сказала Таня.

– А самое главное – смотрю, а возле крыльца мертвая птица лежит. То ли собака ее трепала, то ли зверь какой во двор принес…

– Надо, пожалуй, запирать на ночь калитку, мам, – сказала Таня и, заставив себя встать с постели, пошла на кухню готовить завтрак.

День за днем Тане все тяжелее было подниматься по утрам.

– Доченька, милая, уж не заболела ли ты? – ласково спросила мама в один из дней, поцеловав Таню в макушку и убрав из ее волос прилипшую травинку, – похудела, осунулась…

– Плохо я спать стала, мама, наверное, и вправду заболеваю, – устало ответила Таня.

– А я так и поняла, Танюша. Что-то тебя гложет, спокойно спать не дает. Вчера мне пить ночью захотелось, я мимо твоего диванчика пошла, смотрю – нет тебя. Подумала, что ты воздухом подышать вышла. Ты, если что, буди меня, не жалей. Я с тобой посижу, мне не сложно.

Таня молча кивнула и пошла на кухню заваривать чай. То, что ночью ее не было в постели – эта новость тяжелым камнем тянула душу. Получается, она, не отдавая себе в этом отчета, куда-то ходит по ночам.

К тому же странные сны ей снились в это время – лес, привлекающий ее своей темнотой, и странный жар, разливающийся по всему телу.

По лесу Таня будто шла не на ногах, а ползла огромным червем с такой скоростью, что кусты и деревья перед ней расступались, падали, прижимались к земле, освобождая дорогу ее огромному, скользкому, черному телу.

Тане снилась хижина в лесу. И Сергей снился: он выходил из хижины и смотрел на нее глазами, полными тоски. От его взгляда у Тани все внутри сжималось в один пылающий комок. Пламя жгло ее изнутри, и она неистово целовала черными губами того, к кому-то когда-то давным-давно впервые испытала чувство любви. Казалось, что это чувство никуда не делось, и она по-прежнему любит его. И эта любовь жжет ее внутренности горячим пламенем…

Но сильные руки Сергея вместо того, чтобы ласкать ее в ответ, смыкались на шее, и Таня задыхалась, жадно хватая ртом воздух. Она пыталась разжать его пальцы, с ужасом понимая, что у нее вовсе не две руки, а множество черных и длинных щупалец, растущих прямо на глазах из огромного черного, мясистого туловища. А потом…

Потом Таня просыпалась в своей постели: без сил и без капли энергии, пытаясь прогнать из головы ночной морок, стягивая через голову ночнушку, перемазанную в черной, липкой грязи…

По деревне поползли слухи о том, что ночью по деревне бродит какой-то дикий зверь. У тети Глаши собаку загрызли прямо на цепи, она нашла утром только ее голову, а на соседних улицах стали пропадать то куры, то гуси, то молодые поросята, то другой скот. У старухи Прасковьи козу украли – так она думала до тех пор, пока окровавленные рога козы не нашли за деревней пастухи.

В один из дней, когда Таня убирала лук, ее вдруг стошнило прямо на грядку зловонной, пузырящейся черной жижей. Она села в борозду, прижав холодные ладони к лицу и вспомнила кошмар на болоте, когда она захлебывалась, тонула в этой жиже, и в голове у нее мелькнула жуткая мысль – а сон ли это был? Мороз прошел по коже от осознания того, что с ней творится что-то необъяснимое, не доступное человеческому пониманию. Терпеть это дальше не было сил.

Добравшись до дома на дрожащих ногах, она умылась холодной водой и спросила у мамы, как найти в лесу хижину Сергея. Мама внимательно посмотрела на Таню, как будто понимала, что с ней творится что-то нехорошее.

– Плохо мне, мамочка. Как будто что-то постороннее во мне сидит. С тех пор, как я с болота вернулась, странные вещи со мной творятся. Ты говоришь, что в постели меня по ночам не бывает, так я этого не помню вовсе. А с утра просыпаюсь – все ноги в грязи. А сны – один страшнее другого, – Таня заплакала от осознания собственной слабости и беспомощности, – ох, мамочка, прав был Сергей, не стоило мне в лес ходить.

Мама встала, несколько мгновений задумчиво смотрела в окно, а потом накинула на себя вязаную кофту и повязала на голову платок.

– Нехорошо все это, Таня… Но ты не отчаивайся раньше времени. Брат Ратибор должен помочь тебе, доченька. Он всегда в таких случаях помогает, потому что все о лесных духах знает, в отличие от нас, обычных людей, – мама подала Тане ее свитер и куртку, – Собирайся, Танюша, давай прямо сейчас и отправимся в лес. Давно я брата Ратибора в деревне не видала, не случилось ли с ним чего…

«… ОНА здесь, на воле. Мое мучение началось… Мучение – потому что она приходит ко мне не сама, а в образе той, которую я любил когда-то и продолжаю любить. Она хочет погубить меня не силой, а этой черной страстью, зная, что я все равно не смогу ее убить, пока они с нею единое целое. Не смогу… Не смогу…

Но у меня нет другого пути. Я дал клятву Перуну, что уничтожу ЕЕ, чего бы мне этого не стоило.

Отец-громовержец, дай мне сил…»

Таня не дошла до лесной хижины своим ходом. Несколько раз они с мамой останавливались, чтобы передохнуть. Таня ложилась на землю, вдыхала аромат земли и опавшей хвои и старалась не думать о том, что ее ждет впереди. Сил в ее теле почти не осталось. Каждый раз, ложась на землю, она была уверена, что больше не сможет подняться, не сможет больше сделать ни одного шага.

В конце концов, мама оставила Таню посреди леса и оставшийся путь проделала в одиночестве. Материнское сердце готово было выпрыгнуть из груди от страха, и когда, наконец, она дошла до хижины Ратибора, то упала перед низкой деревянной дверью на колени и зарыдала от переизбытка чувств.

Из хижины показалось бледное и осунувшееся лицо брата Ратибора. Увидев мать Тани, сидящую на земле, он поспешно подошел к ней, помог подняться и с беспокойством спросил:

– Анфиса Дмитриевна, что случилось? Где Таня?

– Оставила на полпути сюда, у заросшего рогозом и камышом озера… Не смогла она дойти, ноги ее совсем не держат, слаба она. Брат Ратибор, помоги, в нее дух какой-то вселился. Злой дух… – сквозь слезы бормотала женщина.

– Знаю, Анфиса Дмитриевна… Только, увы, не дух это. А нечто гораздо более страшное, – голос мужчины звучал печально и глухо.

– Что же это, брат Ратибор? – спросила женщина, вытирая опухшее от слез лицо платком.