Алеана Роднова - Хранители пяти сердец

«Так, адрес на визитке, визитка на свертке», – Ник забежал в вестибюль станции, чтобы достать сверток, не намочив его. Сохранная доставка – это вообще отдельная история. Пару раз он ронял заказы, несколько раз терял: вытаскивали незаметно в метро. Это было в самом начале его курьерской жизни. Неприятно вспоминать об этом. Пришлось тогда долго отрабатывать штраф. Зато благодаря именно этим неприятным событиям он узнал о своей особенности – не спать сутками. Вернее, он узнал об этом еще раньше, но это было в прошлой жизни, и он своего нездорового бодрствования тогда попросту не замечал. Стресс занял всю его жизнь в тот переломный для его судьбы момент. Борьба и выживание были смыслом. Потом осталось только выживание.

По адресу с визитки поисковик показывал, что ехать придется минут сорок в метро. «Две пересадки – и буду на Якиманке, повезло, что центр. Двадцать минут до своей каморки оттуда неспешным шагом. Что-то нездоровится сегодня. Вчера в метро так все кашляли, да и ноги промочил. Сейчас отвезу заказ и спать», – Ник побежал вниз по эскалатору. В ожидании поезда Ник стал рассматривать людей на перроне. Опять было душно, и рюкзак под землей как будто стал весить килограммов на десять больше. Ника мутило, стучало в висках. Стук сердца отдавался звоном в ушах. «Магнитные бури. Вчера по радио в автобусе обещали. Надо поесть». Ел вчера последний раз, часа в два дня. Это раньше он предпочитал лучшие органические продукты по индивидуальному меню от своего повара. Но такие воспоминания надо гнать прочь. Чтобы выжить. Чтобы не разрушить себя до основания жаждой расплаты и отравляющим чувством свершившейся с ним несправедливости.

Внимание курьера привлек высокий подтянутый мужчина средних лет. Он стоял к Нику спиной и увлеченно беседовал со своей спутницей. Был одет довольно просто – в куртку, джинсы, кроссовки, но что-то франтоватое было в его образе. Как будто он хотел стать актером или певцом, но стал бизнесменом или служащим, а желание привлекать к себе внимание осталось. Он стоял, подбоченясь, и вся его поза выдавала манерность и привычку молодиться. Его спутница, симпатичная брюнетка, активно жестикулировала и явно пыталась в чем-то этого мужчину убедить. Судя по мимике, жена. Вот так всегда. Сначала они милые и эфемерные создания, а после штампа в паспорте бульдозер-тяжеловес, проходящийся ежедневно по мужскому самолюбию. Свой брак Ник вспоминал так же неохотно, как и былую жизнь, урывками и, как правило, сжимая челюсти до скрипа зубов. Иногда с грустью: скучал по детям.

Брюнетка продолжала настаивать. Мужчина оппонировал, но без особого энтузиазма. По позе со спины было видно, что он раздражен. Ник, смотря ему в спину, вдруг увидел, что куртки как будто не стало, тело мужчины стало прозрачным, а внутри него сидела огромная змея. Хвост и туловище расположились в районе желудка, голова же обвила левую ногу и впилась зубами в бедро. Ника прошиб холодный пот. «Что за ерунда?! Это от голода, не иначе». Видение продержалось еще несколько секунд, затем подошел поезд, и толпа, подхватив курьера, ринулась в вагон. Ник оглянулся на пару на перроне, они, подождав, пока толпа схлынет, неторопливо вошли и стали у дверей. Мужчина прихрамывал на левую ногу. Ник встал в вагоне так, что ему видно было теперь лицо этого человека. Лицо как лицо. Откуда взялась змея?

Ника в детстве бабушка пугала ленточными червями, когда он не хотел мыть руки или ел овощи и ягоды прямо с грядки. «Вот, – говорила бабуля, – поешь с земли, и поселится у тебя в животе солитер. Огромный червь, десятиметровый». Ник в ужасе бежал к умывальнику, тер руки, лицо и даже подмышки хозяйственным мылом, лихорадочно бил по хоботку, входящему и выходящему из алюминиевой кастрюльки с крышкой. И, видя грязные мыльные потоки, стекающие в огромный эмалированный таз со сколом на месте рисунка, пытался разглядеть личинки этих самых червей-людоедов. Конечно, бабушкиного аргумента хватало дня на два. Ник постоянно ощупывал свой живот, иногда ему казалось, что червяк уже там, и тогда ему становилось страшно. Он срывал листки подорожника и прикладывал их к животу. Срывал чистотел и его ярко-желтым плохо пахнущим соком мазал в пупке. «Уходи, червяк, это мой живот!» Потом страх отступал, и Ник опять с удовольствием нырял в пруду с утками, лепил из прудовой грязи крепости и ничуть не расстраивался, что грязь эту и ее специфический запах трудно было отмыть. В этом случае бабушка ему стелила на веранде, где он засыпал, считая мотыльков, притаившихся на потолке. Воспоминания из детства – едва ли не единственное прошлое, с которым Ник мог жить и смиряться.

Над мужчиной со змеей тем временем появилось светлое пятно, как тусклый монитор, в котором замелькали картинки его жизни. Ник отвернулся, сделал вдох-выдох, посчитал до десяти, скосил глаза и боковым зрением увидел, что монитор никуда не девается. «Что за чертовщина! Или брежу: заболел, температура. Или схожу с ума. Ни один вариант не радует. Да и фиг с ним, хоть какое-то разнообразие в жизни», – смирился с видением Ник.

Спустя несколько минут просмотра монитора Ник догадался, что видит будущее этого человека. Неинтересно, да и неловко как-то: как будто подглядываешь. Но тут он заметил, что мужчина в мониторе встал на горные лыжи, разогнался и кубарем скатился с горы, буквально воткнулся в сугроб. «Это событие явно не прибавит радости в жизни мужика, плюс к той змее, которая в нем поселилась и ест его изнутри», – ехидничал Ник. По большому счету наплевать: Ник не раз испытывал к себе наплевательское отношение и теперь проявлял равнодушие почти в любой жизненной ситуации. Он было отвернулся, но картинка стояла настойчивым фоном в сознании. «Господи, еще дара предвидения ко всем моим злоключениям не хватало, – язвил сам себе курьер. – На кой он мне, когда у меня самого нет ни прошлого, ни тем более настоящего, а уж про будущее даже думать не хочется. Следующая остановка моя, потом пересадка – и на свет Божий!»

Как же он ненавидел метрополитен! Нет, не сами поезда или станции, многие из них в Москве вообще были памятниками и произведениями искусства. Но этот запах горелых шпал, эти люди, не придерживающие за собой двери, эти грязные и липкие поручни эскалатора – все это так раздражало и угнетало своим постоянством и обреченной предсказуемостью. Два раза в день среднестатистический москвич или «понаехавший» житель столицы спускался под землю. Нику же приходилось делать от восьми до двенадцати поездок в день. Он знал, в каком поезде сидения почище, в каком вагоны поновее, и позволял себе роскошь пропускать поезда, дожидаясь наиболее комфортного. Эти послабления прибавляли минуты, а в масштабах рабочей недели и часы к жизни, проводимой под землей.