Мира Троп - Слуги этого мира

Это чувство пропало так же быстро, как пришло, но оно несомненно было . И Помону до сих пор не покидало ощущение, что она прикасается к чему-то глобальному, а одно неосторожное движение могло нарушить порядок целого мироздания.

Помона завороженно, точно так, как гладила некогда лысую голову новорожденной Иды, провела по его голове рукой. Ти-Цэ опустил веки, покрытые бесцветным пухом, и его глаза пропали с лица, оставив после себя только две тонкие косые черты, чем-то схожие с разрезом ее собственных глаз. Он почувствовал ее дрожь и подбадривающе опустил голову еще ниже. В ответ на ласку откуда-то из глубины его могучего горла донеслось утробное клокотание.

Помона убрала руку. Две слезы размером с горошины покатились по ее щекам и подбородку. Ти-Цэ открыл глаза, почти наверняка пульсирующие не от скрытого в них безумия, как виделось людям, а в ритме жизни окружающего мира. Это были глаза всех когда-либо живших мудрых старцев. Это были глаза всех когда-либо рожденных младенцев.

Его глаза – переживания и опыт всего живого существа.

– Что вы видите во мне? – едва слышно спросил Ти-Цэ. Без маски даже его голос зазвучал иначе. Никогда прежде Помона не слышала голосов, которые можно было почувствовать, как прикосновение руки.

– Весь мир, – сказала она.

Ти-Цэ приподнял уголки тонких кошачьих губ в невесомой улыбке. Сердце Помоны пропустило удар.

– Мы выбрали правильного человека. Я благодарен судьбе – верите вы в нее или нет, – за то, что вы здесь.

Он положил руки на колени скрещенных ног и низко ей поклонился.

Сухое рыдание вырвалось из груди Помоны. Ти-Цэ не выпрямлялся: он слушал ее с наслаждением родителя, который стремился запечатлеть в памяти первый крик новорожденного ребенка.

Старая звезда почти совсем скрылась за горизонтом. Ночь тушила разведенное ею перед сном ярко-красное пламя.

Помона справилась со своими чувствами и теперь сидела рядом с Ти-Цэ тише воды, ниже травы. Ее ноги по-прежнему болтались над пропастью между прутьев перегородки. Ти-Цэ своим привычкам не изменял и сидел, скрестив ноги.

Мужчина снова взял в руку персик, который мог теперь съесть без помех. Правда, голод утолить он не спешил: Страж снова повертел его перед глазами так и сяк.

– Ти-Цэ. – Помона отважилась повернуться к нему. Тот сделал знак, что слушает. – Ты говорил, что вы живете на персиковых деревьях.

– В случае с нашим домом правильнее будет сказать на персиковых древах . Верно.

– А насколько они большие? Как это, в Сером замке?

– Побольше, – ответил Ти-Цэ и нахмурился. – Да. Пожалуй, побольше будут. Мы древам – что гусеницы здешним соснам.

– Заметь, на этот раз это ты сказал, – пробубнила Помона.

Ти-Цэ хмыкнул.

– А что тогда это за гигантское дерево? Оно не похоже на фруктовое. Это дерево… сухое.

– Перед тем, как строить Серый замок, сюда привезли молодое персиковое древо. Надеялись, что приживется, и будет напоминать о доме. Но… Сами видите. В этом крае оно осыпалось и засохло. Это и неудивительно, не понимаю, о чем наши думали. В общем, гнезда строить стало не из чего, и было решено построить каменные комнаты.

Он вздохнул.

– Почему древа здесь не приживаются? – спросила Помона. – Почва, кажется, неплохая.

– Это не обычное домашнее растение, – ответил Ти-Цэ, будто она спросила что-то уж совсем очевидное. – Персиковое древо не просто «растет», а мы не просто на нем «живем». Мы зависим друг от друга, существуем в равновесии, и одного не может жить без другого.

Ти-Цэ надкусил персик. Пожевал, глядя на догорающие искры дня.

– Видите ли, как и все в мире, мы с древом взаимосвязаны. Мы нуждаемся в пище, и древо ее дает – персики. Но и оно нуждается в пище, и мы ей ее даем – свои тела.

– Имеешь в виду, после смерти?

– Естественно. В почве тела поедают корни и принимают нас в себя. А в благодарность древо кормит наших детей, внуков и так далее.

– По сути, вы питаетесь своими предками, – нервно заметила Помона.

– Да, – очень серьезно сказал Ти-Цэ. – Они дают нам жизнь, даже когда черта их собственной подведена. И однажды, – Ти-Цэ отхватил от персика еще кусок, – я позабочусь о своих потомках тоже.

Страж подцепил пальцем косточку, вытянул из мякоти и положил рядом с собой, но, будто что-то вспомнив, покачал головой и смахнул со смотровой площадки. Косточка отправилась в недолгий полет до земли и отскочила от крыльца далеко внизу.

– Кстати об этом. – Помона робко улыбнулась. – Ти-Цэ, у тебя есть жена?

– Конечно, – ответил он просто. – У всех, кого вы видите в поселении, она есть.

– И дети у тебя есть?

В его лице что-то изменилось. В глазах потух свет, совсем как в окнах домов, где берегли свечи. Ти-Цэ рассеянно приподнял оставшийся кусок персика и уставился на него, будто его чрезвычайно заинтересовали ярко-розовые прожилки.

– Нет, – ответил он, – пока… нету.

Воздух вокруг загустился. Помона втянула голову в плечи и стала судорожно перебирать в голове темы, на которые можно было бы перевести разговор. Наконец ее ищущие спасения глаза нашли его шрам, тот самый, которому она была обязана постоянной компанией Ти-Цэ.

Если Страж и казался ей без маски кем-то вроде эфирного создания, этот изъян имел происхождение вполне плотское. Бордовая, покрытая грубой коркой черта проходила через правую бровь и тянулась к переносице.

– Вы, Стражи, хоть и вроде как сторожите людей… от «чего-то» по определению, я никогда не видела, чтобы вы с кем-то дрались. Откуда тогда у тебя этот шрам?

Не донеся остаток персика до губ Ти-Цэ прыснул в тыльную сторону ладони. За спиной Помоны пушечным выстрелом громыхнул гортанный лай, от которого она инстинктивно загородилась руками. Ее сердце сделало сальто-мортале и душило теперь где-то в горле.

Чуть больше секунды потребовалось Помоне, чтобы понять, что звук этот – не лай вовсе, а хохот Стражей, которые стояли у колокольни. Она растерянно повернулась к Ти-Цэ, но и тот все еще не отнял руку от лица. На колени педанта капал липкий персиковый сок.

Наконец шум более-менее стих. Стражи поодаль еще пускали смешки и подтрунивали над Ти-Цэ, а последний взял себя в руки настолько, что сумел состроить пародию на свою обыкновенную серьезную гримасу.

– Что ж, можно сказать, что я в самом деле получил его в некой драке.

Новый взрыв лающего смеха, снова затряслись могучие плечи Ти-Цэ. Помона окончательно оставила попытки что-либо понять.

– Жена – как это слово понимают люди, – не совсем верное слово, когда речь идет о наших женщинах. Но, если вы имеете в виду ту, которая живет с мужчиной душой и телом в единстве, то можете считать, что шрам мне оставила пассия, – сказал Ти-Цэ, когда все успокоились опять.