Константин Рыжков - Подставка для луны

Комнатное окно с самого утра оставалось открытым настежь, отчего сквозь москитную сетку в помещение затекал прохладный, наполненный звуками улицы летний воздух. Лучи уже невысокого солнца вскользь проникали в комнату, ложась отдельными полосами на обои где-то под потолком и на верхотуру большого гардеробного шкафа.

На светлых следах, которые оставляло солнце в пространстве комнаты, в ее воздухе можно было разглядеть отдельные пылинки, пролетавшие подобно искусственному снегу за стеклом растрясенного снежного шара. Время от времени они ложились на свободные и не очень поверхности вроде письменного стола и умещавшейся на его краю неровной стопки бумаг, принесенных когда-то с работы на выходные. Но если одни пылинки под действием сквозняка садились на стол, то другие в то же самое время взмывали с него вверх, так что это назойливое подобие снегопада продолжалось и явно не собиралось заканчиваться.

Некоторое время Павел просидел в кресле, откинув голову и будто бы собираясь задремать. Но затем, вспомнив что-то важное, торопливо поднялся и направился в соседнюю комнату, которая обычно пустовала и использовалась им как склад. Зачем ему две комнаты, Павел и сам не мог объяснить. От родителей он съехал почти сразу после выпуска, сняв именно двухкомнатную квартиру. Выходило дороже, но для себя он почему-то решил, что одной комнаты будет мало, а потому остановился на более просторном варианте. В результате жил он в зале, там же принимал редких гостей, а спальня почти сразу стала складом, где кроме велосипеда, швабры и других громоздких вещей находился разве что комод, заполненный до отказа всем, чем Павел обычно не пользовался. Он представлял собой своего рода хранилище для предметов, которые еще были нужны, но сказать для чего именно, их хозяин уже затруднялся.

Именно к комоду направился Павел, как могло бы показаться со стороны, даже несколько торопливо. Какое-то время он открывал один за другим перегруженные ящики, выкладывая и меняя местами их более или менее бесполезное содержимое, пока, наконец, не достал то, ради чего начал свои поиски.

Фляжка за эти годы ничуть не испортилась: из качественного метала, хорошо сделанная, она не потемнела и не заржавела, разве только запылилась немного. Так что пяти минут под краном вполне хватило для того, чтобы придать ей изначально присущий серебристый блеск.

Закончив с поисками, Павел вернулся в кресло и вновь расположился в нем почти неподвижно, неспешно перебирая пальцами гравировку на фляжке. И нужно ли говорить, о чем он думал в этот момент? Очевидно, о том, как странно иногда бывает: время проходит, все вокруг меняется до неузнаваемости, но каким-то чудом от прошлой жизни остаются такие вот странные, вполне осязаемые следы, которые доказывают, что все это не сон, не фантазия, а реальность, пусть и давно прошедшая.

Идти было чуть тяжелее, чем обычно: от утреннего тумана, упавшего на землю, почва размокла, а на траве и листьях кустарника лежали большие холодные капли росы, похожие скорее на следы ночного дождя. Воздух был свеж и прохладен, с привкусом, подобным тому, что ощущается на берегу водоема в ветреную погоду.

Солнце, робко появившись между сосновых столпов, еще не успело согреть охлажденную за ночь природу. Но ржавая их рыжина засияла уже огненными красками, оттененными на контрасте густой зеленью крон.

Птицы не слишком старались, лишь изредка, побеспокоив тишину, слышался недолгий, но мелодичный посвист или игривый стрекот. Ветра тоже не было. Лес стоял в полном безмолвии, во всем своем гордом великолепии встречая утро и солнце, готовясь только вздохнуть полной грудью и жить полной жизнью, как ему в общем-то и положено.

Каменник привык смотреть вокруг себя и очень хорошо чувствовал по малейшим приметам, ждать ли смены погоды или каких-то других характерных для местной природы событий. То, что лес непривычно безмолвен, он уже заметил, да и вокруг озера, от которого он возвращался к себе на камни, было подозрительно тихо. А это значило только одно: скоро что-то изменится, и это будет нечто большее, нежели погода или направление ветра.

Впрочем, словно в опровержение его мыслей, из-за деревьев послышался шум. Точнее разговор, довольно громкий, чтобы можно было различить в нем два знакомых, но совершенно разных по звучанию голоса. И, судя по ним, каменник уже готов был вдоволь посмеяться. Оттого, насколько возможно ускорив шаг, он вывалился из кустов на перекресток двух тропинок, протоптанных людьми за долгие годы и никогда на его памяти до конца не зараставших.

Вполне закономерно каменник заметил того, благодаря кому эти тропы не размыло дождем и не затянуло растительностью, даже когда по ним ходило гораздо меньше людей, чем в последнее время. Тропиночник был, пожалуй, единственным, кто охранял созданное не природой, а людьми. Точнее, вытоптанное ими. Впрочем, человек все-таки – часть природы, да и звериные тропы тоже по его части, так что от остальных он мало чем отличался. Разве только полным отсутствием лица: его просто не было, как ни вглядывайся под коричнево-серый капюшон, завершавший подобие запыленной, небрежно подпоясанной накидки.

Второй источник голоса оказался еще интереснее. В кронах деревьев, куда был обращен, судя по наклону головы, взгляд тропиночника, кто-то постоянно сновал, весело смеясь. И этого кто-то каменник тоже знал хорошо: воздушница, полопрозрачная, почти эфемерная, легко скользила в высоте, периодически хватаясь за ветки тонкими руками. И если удавалось поймать момент и приглядеться к ее едва различимому лицу, то бросались в глаза сразу две очень яркие черты: горящий взгляд больших светлых глаз и широкая улыбка, обнажавшая белые зубы почти до корней. Впрочем, духа безобиднее сложно было найти.

Тропиночник, казалось, готов был залезть на дерево, настолько он был возмущен:

– Ты когда успокоишься уже? Только я порядок наведу, как опять пыль столбом. Ты ураган хочешь надуть?

– Если я буду в полную силу стараться, тут ветки падать начнут, – откликнулась воздушница. – А это так, дружеское приветствие.

– У меня от твоих приветствий беспокойство одно, – тропиночник повернулся к каменнику и указал ладонью наверх. – Нет, и вот что мне с ней делать?

В этот момент ему в затылок прилетела сосновая шишка. Как только он поднял голову, прямо под капюшон попала вторая.

– Вот я тебе сейчас!

В ответ пролился смех, то еле уловимый, раздающийся с большой высоты, то слышимый совсем рядом, едва ли не за спиной.

Каменник попробовал сгладить беседу, которая до его прибытия явно не задалась:

– Ладно вам уже, довольно, – обратился он скорее к тропиночнику, который в отличие от неугомонной собеседницы точно стоял рядом. – Чем сильнее злишься, тем она больше…