Светлана Весельева - Земля забытых фантазий

Фёдор тогда взял у соседа пять цыплят породы Ряба. Куры эти несли по три-четыре золотых полновесных яйца в год. Уход, правда, за ними требовался сложный и постоянный. Куры в еде были привередливы. Чуть что не по ним – ложились на спину, растопыривали когтистые лапы и демонстративно дохли, надрывно и протяжно испуская дух. В деревне мало кто с ними связывался: стоили цыплята дорого, хлопот было много, а прибыли можно было и не дождаться. Фёдор обещал соседу два яйца за цыплят, когда начнут нестись. Поселил птенцов в тёплом сарае, сенца им свежего в гнездо положил. Кормил с ладони, гладил по мягким пёрышкам. Рябы и выросли в заботе и ласке. Два первых яйца Фёдор соседу отдал, остальные на монетный двор в город свёз, обменял на деньги по государственному курсу и начал строиться.

Свой терем Фёдор поставил возле леса. Чтобы жене будущей ближе было к родне в гости ходить после свадьбы. Высокий получился терем, просторный. Будет, где детишкам резвиться. Окна резными ставнями украсил, порожки огородил перилами с завитками. Мечтал Фёдор о том дне, как войдёт в дом молодая жена, как заживут они ладком, хозяйство разведут, детей народят. Свадьбу сыграли шумную да пьяную. Гости столько пели и плясали, что на гуслях-самогудах лопались струны.

Первый год семейной жизни прошёл в любовном угаре. Потом Лизка народилась. От отца Лизе достались пшеничные густые волосы и синие глаза. В остальном девочка росла настоящей кикиморой, как её мать: к хозяйству непригодная, упрямая и капризная, одни наряды на уме. А через несколько лет Васька родился. Тот уж был копией отца: коренастый, вдумчивый, живность любил.

А Любаня сказала, что рожать больше не будет. Косу отрезала и волосы в чёрный цвет покрасила. Готовить так и не научилась. Выписала по серебряному блюдечку кучу скатертей-самобранок, на любой случай. Как Васька в школу пошёл, Любаня открыла в городе салон красоты и улетала в ступе туда на весь день. Бизнес есть бизнес. Фёдор молча вздыхал. Права была мама, когда плакала о не испечённых хлебах и не вышитых невесткой рубахах.

Фёдор не жаловался. Но иногда ему до боли в сердце хотелось, чтобы Любаня надела вышитую рубаху и сарафан, вместо новомодных платьев. Чтобы поставила тесто на пироги с грибами или малиной. И чтобы коврики на полу домотканые… И детей ему хотелось ещё бы пять-шесть.

Иногда Фёдор сам ставил тесто для хлеба в деревянной кадушке. Накрывал его любовно рушником. Тесто ведь живое и если не дать ему ласки и тепла, то хлеб получится низкий и тяжёлый. Фёдор вставал ночью, чтобы обмять руками лезущее из кадушки тесто. Утром он топил печь, когда рассвет ещё только-только розовил небесную кромку. А потом ставил хлеб в печь, приговаривая древний заговор, с каким ставила в печь хлеб его мать. И хлеб у Фёдора всегда удавался. Соседи открывали окна, чтобы впустить в дома румяный, с поджаренной корочкой аромат свежего хлеба. Аромат плыл в туманной дымке, мешался с петушиным рассветным кукареком и запахом зеленеющих садов. Фёдор отламывал горячую горбушку, обильно натирал её молодым чесноком и посыпал солью. Наливал из глиняного кувшина холодное молоко. Откусывал тёплый хлеб, запивал молоком и жмурился от удовольствия, как кот на солнцепёке.

От запаха просыпалась Любаня. Она приходила на кухню босая и растрёпанная. В её чёрных волосах за ночь отрастали зелёные листья. Они у всех кикимор в волосах росли. Даже у Лизки, хоть волосы её и не были зелёными от рождения. Любаня молча отщипывала кусочек мякиша, жевала. Потом доставала из шкафа салфетку для утренних завтраков, расстилала её на столе. На салфетке появлялась чашка с горячим новомодным кофе. Фёдор однажды пробовал эту горькую коричневую жижу и не понимал, почему Любаня повторяет эту пытку каждое утро. Любаня пила кофе молча. Она не любила утро. Потом она шла приводить себя в порядок. Становилась перед большим зеркалом и властно требовала: «Свет мой зеркальце, скажи…»

Матовая поверхность зеркала переливалась и начинала воспроизводить отражение. Раздавалось тихое хихиканье.

«Посмейся мне тут! Заставлю перечислять кто на свете всех милее в алфавитном порядке!» – грозила Любаня. Зеркало переставало хихикать, а Любаня принималась выдёргивать из волос наросшие там за ночь листья.

Потом все разбегались по своим делам. Любаня – на работу в город. Садилась в ступу и летела выше всех. Лихачила. Васька уходил в школу за знаниями и очередным синяком под глазом. Лизка упархивала на какие-то курсы или к подружкам. Школу она закончила, а замуж ещё не пристроили. Вот и маялась от чрезмерной свободы. К шестнадцати годам Лизка расцвела и по праву считалась первой красавицей на деревне. Только вот матери отговаривали своих сыновей от женитьбы на кикиморе. Можно было отправить Лизу в город, продолжать учёбу. Но её желание учиться растворилось в воздухе вместе с серебристым звоном школьного выпускного колокольчика. Мать Фёдора укоризненно качала головой, глядя на внучку.

Фёдор после завтрака шёл на конюшню. Сначала он разводил коньков-горбунков на продажу. Городские их хорошо брали. Коник компактный, умный, может летать при надобности. Потом, когда мода началась на стихописание и картиномалевание, стал разводить Федор пегасов. Крылатые кони были своенравны и вдохновение несли только при тщательном уходе. Могли долго капризничать и настаивать, чтобы поэт сначала неделю внимательно пялился на пустой лист, прежде чем нагоняли на него вдохновение своими крыльями. Приручить пегаса удавалось не многим, поэтому шедевры рождались редко. Пегасы сначала пользовались спросом, но потребность в них быстро кончилась. Стишками особо не заработаешь, а жрёт эта скотина как полноценный конь. На днях доставили Фёдору двух единорогов. Заморские кони были белоснежного цвета с длинными золотыми рогами во лбу. Гривы у них были шелковые, копытца золочённые. Фёдор пока не придумал, кому продавать это диво и зачем они вообще сдались. Так взял, на пробу. Красивые уж очень. Приглядывался он и к кентаврам. Но Лига Защиты Прав Меньшинств ещё не пришла к окончательному решению и не знала, относить ли кентавров к людям или к лошадям. Фёдор тоже не знал.

Лизина светёлка была отделана в розовых тонах: весёленькие розовые в цветочек занавески, розовые салфеточки, розовое покрывало и розовые наволочки на подушках. Множество мягких игрушечных зверюшек сидело, висело и лежало по всей комнате. Лиза уже не считала себя маленькой, но избавиться от игрушек не могла. Большое зеркало в розовой раме было самым часто используемым предметом в интерьере комнаты. Если бы зеркала могли спускаться ночью в пустую кухню, чтобы попить чаю после трудового дня и посплетничать о владельцах, Лизино зеркало оставалось бы в комнате, сославшись на жуткую усталость. Стоило Лизе оказаться в своей комнате, как зеркалу тут же находилась работа.