Егор Михнегер - Отродье

– Я слышал, один ленивый кладовщик недавно женился на прекрасной гномихе и ожидает появленья потомства…

– Не надо…

– Надо, парень, надо. Ничто так не воодушевляет на подвиги, как любовь! – сарказм из уст Велера даже не сочился, а лился потоком. – Барды сочиняли легендарные поэмы, лишь бы привлечь и удержать внимание своей ненаглядной! Воины проявляли феноменальную отвагу и доблесть, защищая семью до последнего вздоха! Короли воевали с соседями, дабы преподнести любимой женщине щедрый дар!

А кладовщики, бывшие кладовщики, поработают немножечко головой и своим языком, если не хотят, чтобы пополневшую, но всё ещё привлекательную особу пустили по кругу вот эти самые прекрасные парни.

Ужинали молча. Ульрика несколько раз порывалась заговорить, по всей видимости, чтобы утешить и поддержать мужа, но мина Солкиса была столь угрюмой, что она так и не решилась начать разговор. И правильно сделала, что смолчала, ибо сейчас любые слова вызвали бы лишь раздражение.

Солкис выпил в одно жало почти целую бутылку грибной водки, но всё ещё не мог прийти в себя после общения с королём. Слишком непосильным было порученное ему дело и слишком невыносимым казалось грозящее в случае провала наказание. С собственной участью он ещё смог бы смириться, но представить, как его беременную жену насилуют озверевшие от вседозволенности подонки… Каким же он был идиотом, так легкомысленно относясь к своим обязанностям кладовщика!

Трапеза была скромной. Часть угодий в Королевском саду потоптали при штурме, часть провианта, как ни крути, при всё тех же драматических событиях растащили. Надо отдать должное Кременькану и Велеру, те свели мародёрство при захвате дворца к минимуму, но пресечь самодурство наёмников полностью невозможно. После переворота, опять же, пришлось задабривать с помощью провизии чернь, отмечать коронацию, помаленьку тащили к себе в дом еду кое-какие кладовщики…

За время ареста припрятанную заначку, боясь тщательного обыска, быстро съели, так что теперь приходилось довольствоваться стандартным рационом чинуш самого низкого ранга. То бишь по две небольших грибокартошины на завтрак и ужин, да мох, который дольше жуёшь, чем насыщаешься. Как простые гномы сидят на подобной диете годами, Солкис уразуметь не мог, да и не сильно пытался. Куда больше его беспокоило здоровье супруги и вынашиваемого ею ребёнка, так что одну из двух грибокартошин он, невзирая на яростные протесты жены, отдавал Ульрике. Ну что ж, зато ей грибной водки нельзя, а ему можно.

Солкис покосился на недопитую жидкость, уже потянулся, чтобы наполнить последний стакан… Ульрика вздохнула. Нет, не сказала ничего обидного, не посмотрела на него осуждающим взглядом, просто печально вздохнула, и всё. Солкиса прорвало:

– А что я могу сделать, Уль? Эти звери не оставляют мне выбора! Я должен стать или очередным предателем, разобщившим народ, или они растерзают тебя и наше дитё потехи ради! А потом всё равно найдут гнома, который с радостью выполнит любое самое подлое поручение за одну лишь дополнительную грибокартошку на ужин. Сволочи всё едино воплотят свои цели, так мы с тобой хотя бы жизнь сохраним.

Ульрика слегка покачала головой, то ли соглашаясь, то ли понимая дилемму, вставшую перед мужем. Всё-таки одно дело настраивать гномов против неадекватного короля и совсем другое стравливать сословия между собой просто чтобы никому не дать поднять голову. И там, и там риски и ухищрения, однако найти оправдания для второго случая куда тяжелее.

– Я найду, найду способ выкрутиться! Сохраню тебе жизнь и не дам втоптать снова в грязь наше общество! Придумаю что-нибудь, обязательно придумаю, главное – начать действовать! Возможно, мне удастся договориться со Скалозубом и найти для нас способ перебраться в Квартал. Может, мне удастся отвлечь законнорожденных от дворца и убедить чернь не зазнаваться. Да что там, наверняка есть тысяча вариантов, как всё устроить, чтобы и нищеброды были целы, и знать довольна! Надо только, надо… втянуться в игру, понять правила, а затем смухлевать! Обязательно подвернётся возможность, обязательно!

Всё так же не произнося ни единого слова, Ульрика накрыла его ладонь своими нежными ручками, крепко сжала. Погладила. Солкис понемногу стал успокаиваться.

У него никогда не складывались серьёзные отношения. В юные годы Солкис слишком идеализировал девушек, а потому слишком рано признавался в любви и становился для представительниц прекрасного пола неинтересен. Затем он бросился в другую крайность и стал считать женщин злом, что тоже не способствовало взаимности. Когда его острый язычок вдруг начал приносить не только неприятности, но и какую-то материальную выгоду, Солкис быстро осознал себе цену, перестал играть в обиженного героя с разбитым сердцем и бросился во все тяжкие, стараясь переспать со всем, что не имело бороды.

Лишь удовлетворив накопившийся за десятилетия недотрах, он наконец успокоился и сумел добиться руки Ульрики, в которой нашёл именно то, чего на самом деле ему всегда не хватало. Восхищение. Восхищение прекрасной женщины его мужским эго. Его достоинствами, которые окружавшие его идиоты не могли не то что признать, они в упор увидеть их не могли! Но ныне он слышал ласковые слова каждый день, и сердце его наполнялось радостью, тело силой, а высокая самооценка давала моральное право улучшать материальное положение семьи даже вопреки дурацким ограничениям общества.

– Ты справишься, мой дорогой. Ты самый умный гном, которого я встречала. У тебя всё получится, – в конце концов ласково проговорила мудрая гномиха, имея в виду всё и сразу.

Солкис так и не сумел заснуть в эту ночь. Ворочался, перебирал в уме варианты, фантазировал. Иногда уже почти забывался, но вдруг осознавал всю умозрительность и хрупкость придуманной стратегии, а потому начинал изобретать всё по новой. Время от времени просто смотрел на крепко спящую Ульрику, гадая, увидит ли он её живой вновь. И принимался снова изводить себя навязчивыми мыслями.

Из-за выпитой бутылки водки страшно хотелось пить. Он вставал, набирал из бидона воду, прилипал к ковшу и жадно пил, не обращая внимания на струящуюся по усам и бороде воду. Через какое-то время бежал в уборную, но пересохшая глотка снова требовала живительной жидкости и круговорот воды в гноме повторялся.

Казалось, эта ночь никогда не закончится, а алкоголь принёс лишь сушняк и головную боль, но не успокоение. Солкис вспотел и лежал, откинув одеяло и зачарованно смотря в потолок. Губы беззвучно шевелились, и вряд ли со стороны можно было понять, шепчет ли он молитву или проклятие, провозглашает триумф или выносит себе приговор. Плачет или смеётся, сдаётся или надеется.