Полина Полежаева - Волны идут

Раскаленная на солнце дверная ручка поддалась, заскрипела, и тихий щелчок возвестил о том, что дверь не заперта.

– Есть кто? – Глеб заглянул в едва приоткрывшуюся щелку, потом крадучись перешагнул порог.

Его не окутал ни тошнотворный запах тлена, ни тьма, перед которой был бессилен дневной свет. Он оказался в довольно безобидного вида комнате, которая, видимо, занимала весь дом и вмещала кухню, гостиную и спальню сразу. Толстый слой пыли, заметный даже во мраке, вселял надежду, что дом пустовал уже давно.

– Извините, мне это очень нужно, – прошептал Глеб и принялся шарить по шкафам, полкам и ящикам, готовый в любую секунду найти большую дохлую рыбину где-нибудь под кроватью. Однако, единственным, что заставило его недоуменно нахмуриться, был старый гардероб, доверху забитый одеждой. Мужская, женская, детская одежда, летние платья и ужасно тяжелые теплые куртки, деловые костюмы и ночные сорочки – все это кучами громоздилось на полках и было, к тому же, совершенно разных размеров, от крохотных до просто огромных. Глеб вообще сомневался, бывают ли на свете люди с таким размером купальников.

Через четверть часа у него уже были приличная сумка с консервами, сухими хлебцами, водой и даже несколькими бутылками лимонада, пара веревок, фонарь, плотный дождевик, высокие резиновые сапоги и отвратительное ощущение, что он занимается самым настоящим грабежом. Чем дольше он находился здесь, тем больше его подгонял страх и тем крепче становилась надежда, что дом был брошен. Эта мысль утешала его до тех самых пор, пока он не услышал шаги. Прямо над собой – на втором этаже. Глеб замер, едва не выпустив из рук поклажу. Кто-то прохаживался там, наверху, из одного угла комнаты в другой, тяжело топая и поскрипывая досками. С потолка бледной струйкой посыпалась пыль.

Без единого шороха Глеб сложил на пол все найденное добро, в два бесшумных прыжка оказался на улице… и расхохотался. У домика не было ни второго этажа, ни чердака, ни мансарды, зато по его крыше бродила жирная морская чайка, смахивавшая на обросшую перьями грушу. Она смерила Глеба туповатым взглядом сначала одного, а потом второго круглого глаза, грузно поднялась в воздух, поймала ветер и понеслась над водой, оглашая округу своей истошной песней.

Все еще посмеиваясь, Глеб вернулся в дом, накинул дождевик, сменил ботинки на сапоги, подхватил брошенную поклажу – и снова услышал шаги. Когда там, наверху, кто-то зашелся хриплым кашлем, Глеб, вцепившись в сумки, выбежал из дома, запрыгнул в лодку и не оборачиваясь понесся на запад.

Лодка мягко рассекала водную гладь, соленые брызги плясали выше бортов, а за суденышком бурлила и пенилась белая полоса кильватера.

От громады моря не хотелось отрывать глаз – оно больше не казалось злой силой, отрезавшей Глеба от собственной жизни. Сейчас море несло его вперед, туда, где он был далеко не безликим странником, неизвестным и беспомощным. Назад, домой.

Он старался не думать о том, что произошло в хижине на берегу, и не отрывать глаз от горизонта, где надеялся вскоре увидеть континент. Хотя ему очень хотелось обернуться.

Вдруг волны и лазурная гладь исчезли. Перед глазами Глеба яркой, пугающе-живой картиной предстал душный зал. Шум воды превратился в пронзительный треск, а пляшущие в воздухе капли стали пестрыми осколками. Он будто снова оказался там, под крышей Академии, снова почувствовал под ногами хруст обломков, а в воздухе и даже на языке привкус пыли. Воспоминания обрушились на него так внезапно и ярко, словно чья-то незримая рука подхватила его за шиворот, выдернула из лодки и бросила на холодный пол того страшного дня. Видение исчезло так же неожиданно, как и появилось. Глеб наклонился к борту лодки, обеими руками зачерпнул соленой морской воды и окатил иссушенное ветром лицо. Ему нужно было отдохнуть, или запредельная усталость грозила обернуться помешательством.

Он снова зачерпнул воды, и тут взгляд его все-таки упал на удаляющийся берег острова. Домик с причалом исчезли. Глеб замер. Неужели он уже сбился с курса и начал понемногу огибать остров? Быть не может. Вот и каменистое плато, и склон песчаника еще видны. А где же…

«Не мое дело», – напомнил себе Глеб и отвернулся к горизонту. Как бы то ни было, по спине его пробежали мурашки. Чтобы, наконец, позабыть об острове, Глеб принялся обдумывать дальнейший план. Куда бы он ни добрался, первым делом надо было как-то связаться с русским посольством. И тогда… Он представил, как вернется в Петербург. Его квартира на Петроградской стороне занимала мансарду старого дома и, по сути, была просто огромной студией с единственной кроватью, кое-как пристроенной в свободном уголке. Раньше там жили его работы – годами, постепенно превращаясь из груды сырого материала в почти что живое существо. А теперь его дом опустел. Куда ему возвращаться? Кто омоет его имя от позора, кто сможет пообещать, что кошмара в Академии больше не повториться? Никто. Он теперь никто.

Перед его глазами, словно мгновенно накативший сон, возникла новая картина: прямо перед Глебом над растрескавшейся землей высилась стена. Покосившаяся и пронизанная провалами пустых окон, она напоминала чучело животного. Что-то давно мертвое, выпотрошенное, но все еще стоящее на ногах и скалящее зубы. Вокруг стены, которая теперь мало чем напоминала фасад Королевской Академии, разрастался причудливый и неправильный узор руин. Похоже, в городе больше не уцелело ничего. Глеб попятился, взмахнул руками, пытаясь отогнать видение.

Он ухватился за борта лодки, согнулся, чувствуя на руках и шее уколы холодных брызг. Что с ним творилось? Похоже, собственное сознание глумилось над ним, выворачивая наизнанку мысли и воспоминания.

Глеб едва оторвал взгляд от своих новеньких сапог, уже покрытых разводами соли, и вдруг почувствовал, что воздух вокруг потяжелел и словно опустился грузом на его плечи. Когда погода успела так измениться? Небо больше не бледнело за вуалью дымки – оно, темное и глубокое, превратилось в месиво грозовых облаков. На лодку налетел и захлопал дождевиком ледяной западный ветер. В море будто просыпались и неторопливо ворочались гребни волн. Впереди, сколько бы Глеб ни вглядывался, не было ничего, кроме бурлящего неба и воды. У него перехватило дыхание, когда позади лодки, там, где он надеялся увидеть остров, оказалась та же бушующая тьма. Дребезг мотора потерялся в рокоте шторма.

– Нет, нет, нет! – неожиданно для самого себя заорал Глеб куда-то в пустоту. – Я не вернусь!

И словно в ответ на этот крик, по его лицу ударил мелкий дождь.

Растущие волны грозились перевернуть лодку, швыряли ее и били днищем о будто каменную воду. Глебу уже доводилось плавать в шторм – много лет назад, когда на катерке отца они ходили вдоль южного берега Дэвона. Это был хорошо знакомый маршрут: по водам Ла-Манша, до устья реки Дарт, а дальше – вверх по течению почти до самого Тотнеса, где отец оставлял на стоянку катер. Глеб был маленьким, но отлично помнил тот день. Шторм застал их недалеко от берега, они без приключений причалили в порту Дартмута, но мать после запретила им плавать вместе. Грозилась даже, что больше никогда не разрешит им видеться. Глеб, конечно, был уверен, что это лишь пустые угрозы, но вскоре она увезла его в Петербург.