Александр Новиков - Монах Ордена феникса

–Нет, мисс Лилия, пожалуйста, у меня дети, не надо…

Ведьма отошла, скрылась в темноте, села, судя по скрипу досок, на лавку, и уже оттуда донёсся её зловещий голос:

– Мне нужно новое платье. Шёлковое, красное. Возможно, тогда я тебя прощу… Возможно…

Стражник рыдал. Причём рыдал, уже стоя на коленях, шмыгая носом, молился при этом, и говорил одновременно:

–Вы же знаете, мисс Лилия, это запрещено, меня самого в кандалы закуют…

–Бартарее самфоне разежерна…

–Ладно, ладно, простите, только не забирайте душу, умоляю…

– Свободен.

Стражник бежал так быстро, что едва не забыл закрыть дверь, и на секунду появилась надежда сбежать из этого смрадного погреба, но лязг замка её убил.

Слова древнего проклятия, произнесенного ведьмой, вогнали Альфонс в дрожь, но страх был со странным послевкусием, неявным чувством презрения и жалости к бедному стражнику, столь жалко унижающимся перед… Кем? Стало стыдно, ведь возможно, со стороны, он выглядел так же жалко миг назад.

–Ну что, мяса кусок, что мне с тобой сделать? – спросила ведьма, захохотала, и хохотала она жутко. – Гнойные язвы, харкание кровью, а может – хвост собаки тебе наколдовать?

Альфонсо судорожно сглотнул и поежился. Где правда, где ложь – решает каждый сам, только ни досужие разговоры и ни внутренние страхи не советчики в этом деле. Альфонсо сглотнул еще раз.

– Давай хвост.

Шаг сделан, полет в пропасть начался, что там в конце – приземление на мягкие травы или на острые камни?

–Что? Что ты сказал, грешник? Разве твои попы тебе не говорили, что с тобой может сделать рядовая, среднестатистическая ведьма?

Вот тут чутьем зверя Альфонсо впервые почувствовал что то вроде неуверенности в её словах, и медленно встал с пола, на котором лежал. Он подходил к ведьме медленно, с замиранием сердца – может и вправду проклянет, кинется на него, разорвёт горло, вырвет сердце и заставит его съесть? Но ведьма дрогнула, подалась назад – совсем чуть- чуть, и это решило все.

–Ну раз так хочешь, давай поиграем, – прошипела она и зарычала:

–Батраррее самфоне реззражина, нет садинаени…

Не те слова. Не то, чтобы Альфонсо свободно понимал язык древних, но первые сказанные ею слова он запомнил на всю жизнь – они звенели у него в голове не спрашивая, хочет он того или нет. Ведьма сама не помнила заклинание наверняка, и придумывала его на ходу, не запоминая потом, что говорит.

–Именем Сарамона, будь же ты проклят навеки, – заговорила она на понятном уже языке, – гарбаххала артготф трипио…

На “трипио” Альфонсо схватил ведьму за запястье, резко дёрнул на себя.

– Ай яй, мразь, что ты делаешь? Будь же ты проклят…

Альфонсо сжал ей руку ещё сильнее, резко дёрнул вниз, заставив ведьму рухнуть на колени с хорошим таким стуком оных по полу.

– Чего то я не вижу разницы, проклят я, или не проклят, – усмехнулся Альфонсо, – что ж ты за ведьма такая?

– Ах ты гад, – ведьма попыталась его укусить, уже чисто по-женски, но он дёрнул руку вверх и она получила по зубам своим же запястьем.

– Ну хвост то хоть будет? – Альфонсо начал заламывать ведьме руку, – я всегда кошачий хотел, чтобы по деревьям легче было лазить…

– Больно, пусти, – пискнула ведьма, и он отбросил ее руку от себя. И моментально глубинный религиозный страх вдруг стал смешным, страшное исчадием ада превратилось в обыкновенную, увешанную костями девку лет шестнадцати, заигравшуюся на страхах людей, и теперь плачущую тоненьким голоском, растирая больную руку.

– Хамло деревенское, – всхлипнула ведьма, – здоровый лоб справился со слабой женщиной, гордись теперь собой.

– Зато теперь не будешь корчить из себя черти что, заставляя реветь как баба, тюремную стражу.

– А я не заставляла. Они хотят бояться, и я им помогаю. Не хотели бы бояться, не боялись бы. Если они придурки, верят во всякую чушь, то сами виноваты.

Тонким лезвием насмешки прошлись по кровоточащей ране самолюбия Альфонсо слова ведьмы – ведь он сам недавно боялся её, не замечая, как глупо выглядит измазанное сажей девичье лицо за загородившим взор животным страхом.

– Морду помой, ходишь, как чучундра, – злобно прикрикнул он на неё и сел за столик – ужинать. Надсадно бьющееся за жизнь сердце он пытался заглушить громким стуком ложки, трясущиеся руки успокоить привычным делом – едой, хотя аппетита и не было.

– Тоже мне чучундровед отыскался, – обиженно пробухтела ведьма, но выудила откуда то гребешок и начала старательно причесываться.

Альфонсо лежал на полу у стены, на тощей прослойке из гнилой соломы и тщательно закрыв глаза, упорно и настойчиво пытался поспать. Развлечений в камере было немного: лавка (одна на двоих) чтобы спать, ведро в углу, для естественных нужд и столик, в данный момент пустой и бесполезный. Попытка уснуть и ходьба по кругу были единственными занятиями, которые можно было делать бесконечно .

Может он и уснул бы сладким сном младенца, но ведьма не спала, и спать не собиралась: сначала Альфонсо слышал, как она пыхтит, наклонившись прямо над ним, затем разговаривает с ним, спящим, потом ходит по узнице и шелестит не понятно чем, создаёт стуки не понятно каким образом, предметами, которых в тюрьме быть не должно. Что то с грохотом упало, раздались тихие, приглушенные женские матюки, потом скрип досок – вроде стало тихо, улеглась. Но вот послышались шаги, вошёл стражник, и узница наполнилась голосами, звоном металла, мольбами и угрозами, лязгом закрывающейся двери. На звуках льющейся воды и фальшивом, но очень старательном пении Альфонсо не выдержал, и открыл глаза.

Ведьма стояла в медном тазике абсолютно голая, поливала себя ковшом из ведра водой, пела и фыркала, одновременно, расплескивая воду, уничтожая блаженную тишину.

–Ты чего это делаешь? – удивился Альфонсо.

В темнице для приговоренных к казни любые личные вещи были под запретом, не говоря уже о том, что вода давалась строго по кружке в день, а некоторые сидельцы не видели и этого, развлекая себя целый день тем, что пытались напиться, облизывая мокрые стены. У ведьмы же был даже тазик. Тазик, черт побери!!!

– Моюсь, – ведьма посмотрела на него через плечо, принялась втирать в волосы какой то отвар, пахнущий травами, потом долго массировала голову пальцами, тщательно выжимала волосы, не переставая при этом петь, – и тебе советую.

Она повернулась к Альфонсо передом, раскинула руки:

– Ну как тебе?

– Что, «как мне»?

– Как я тебе, нравлюсь?

– Измазанной в саже тебе было лучше.

– Урод, – буркнула ведьма и начала одеваться – в красное, бархатное платье, которое ей купила и принесла под риском самой оказаться на костре, напуганная до смерти ведьмой стража.

Альфонсо она не нравилась: маленькая, стройная, с длинными, черными волосами до пояса, курносым носом и большими глазами, чем то похожа была на принцессу Алёну, только лицо поострее и характер ведьминский. Ни складок кожи на боках, ни округлого, большого живота у девки не было, как не было и приятных ямочек целлюлита на ягодицах – все упруго, подтянуто, ничего возбуждающе лишнего и висячего, словно создатель пожалел на неё материала, или слепил из остатков.