Александр Новиков - Монах Ордена феникса

Вышел Альфонсо из кареты звеня кандалами – та самая восьмая башня, на которой он будет отбывать наказание, уже чернела на фоне потухшего неба, впечатляюще грозная и угнетающая, раздавливающая надежду на спасение. На площади перед входом в башню уже собрались все сопричастные к действу: четверо осужденных в разноцветных латах, двое из которых рыдали, умоляли пощадить их и разорвать лошадьми, а два других стояли столбами, отрешенно и бессмысленно глядя в одну точку – прямо перед собой. Гудя монотонным, жирным шмелем, махал кадилом перед ними поп в черной рясе, плескал святой водой из деревянного ведерка, вешал на шею медные кресты, для чего двоих пришлось держать восьмерым стражникам.

– А им за что такое счастье? – спросил Альфонсо.

– Зеленый – маленьких деток сильничал, красный – троих топором зарезал, белый и синий – разбойник и шпион иностранного государства. Ваши доспехи позолоченные – в соответствии с положением.

– Я буду без доспехов.

В упавшей на площадь тишине повисло без движения кадило в руках у застывшего попа, открылся рот у одного из отрешенных, обнаружив во взгляде что то похожее на осмысленность, даже перестали стенать насильник и убийца.

Дэ Эсген сдержал удивление, однако заметил:

– В доспехах у тебя хоть какой то шанс будет от когтей спастись, и потом – если на тебе не будет доспехов – что же мы будем класть в гроб, ведь потом собрать, кое как, можно только доспехи – не целиком, но в достаточном для отпевания количестве.

– Это Ваши проблемы, что Вы будете хоронить, – раздраженно отрезал Альфонсо, – и крест Ваш золотой мне не нужен, дайте деревянный…

Священник в нерешительности остановил руку в воздухе: позолоченное лицо распятого на кресте Кералебу страдальчески смотрело в лицо Альфонсо, тоже не понимая, что происходит. Бог любит золото, зачем ему деревяшка?

Но Альфонсо руководствовался крайне практическими соображениями – все уходили на стену в доспехах, никто не вернулся, следовательно, они ни отчего не защищают, а вот движения стесняют сильно, еще и нарушают благословенную тишину ночи противным лязгом, а благословенную черноту ночи – видным издалека блеском. А от золотого креста вообще толку никакого, кроме болтающейся на шее блестящей тяжелой железки.

–Как знаете, граф, – пожал плечами дэ Эсген, – добро пожаловать на Стену…

…И молвил тогда Алеццо: – Доколе люд честной эти Птицы адовы будут тиранить? Есть ли управа на злодеев?

И взял он тогда, меч свой громовой, поднялся на Стену, и был бой великий, с Черными Птицами не на жизнь, а на смерть. Три ночи бился с Черными Птицами Алеццо, покуда не убил он всех, проклятых Черных птиц.

Славили люди православные подвиг Алеццо, да только говорил им на это он:

– Славьте Агафенона Великого, ибо я всего лишь орудие Его, да поклоняйтесь Ему.

И стали правоверные воздавать молитвы Агафенону Великому, а Сарамону злобному – сулить хулу и погибель…

Сказ о жизни великого Алеццо дэ Эгента,

святого – основателя Ордена света

Часть 3 стих 3

Вид со Стены на лес был божественен – зеленый (в сумерках, конечно, черный, но можно было представить, что зеленый) сплошной ковер деревьев стелился до самого горизонта, скрывая в своих недрах мощь и силу дикой природы – ядовито-зубасто-опасной, но прекрасной и завораживающей, как защищающая своего младенца разъяренная женщина с ножом. Черные, с красными вершинами, пики деревьев пронзали бездонное небо, казалось, цеплялись за облака, качались в такт ветру важно и с благородством титанов этого мира. Лес был безмолвен и внешне спокоен, но Альфонсо знал – там, среди деревьев – смерть забирает слабых и медленных и отдает их во славу жизни сильных и быстрых. В отличии от города, – подумал Альфонсо, – который забирает не пойми по какому принципу и отдает во славу жизни всех подряд.

Завороженный, смотрел он на лес – никогда раньше не видел он его с высоты, и мысленно прикидывал расстояние до земли – лететь и лететь, целым не приземлишься. Обернулся назад – массивная, толстая, поцарапанная сотнями вопящих дежурных, но неприступная дверь с щеколдой толщиной с руку с обратной стороны, тоже не способствовала побегу. Дэ Эсген протянул Альфонсо его отремонтированный арбалет и колчан стрел на новехоньком ремешке.

– Удачи, честной брат.

– До встречи в этом или ином мире, граф дэ Эсген.

Дверь захлопнулась с таким звуком, с каким захлопывается крышка гроба заживо похороненного человека.

Альфонсо снова посмотрел на лес со стены и сморщился от досады – из – за деревьев вылез огромный, черный волк, понюхал воздух и посмотрел точно в сторону Альфонсо. Тот показал ему кулак, пытаясь хоть как то выместить злость на проклятого зверя, который караулил его у полянки с цветами.

Волк сел на задницу, вытянул морду к небу и протяжно, громко, а главное очень тоскливо, завыл.

– Мы все умрем, – прошептал насильник, потом ринулся к двери, закрывающей выход со стены, стал колотиться в нее, орать, вопить, проситься наружу.

– Да заткнись, ты!! – рявкнул другой, подошел к первому, попытался его успокоить.

– Пошел к черту!! – взвизгнул тот и оттолкнул второго, – мы все просто корм, тупое ты создание, просто жрачка для демонских птиц!!!

И тут же получил по шлему кулаком в стальной перчатке. В прохладном воздухе, сотканном из заходящего солнца и кристально чистой тишины раздался металлический гонг.

Завязалась драка.

– Хватит, прекратите!!! – третий попытался их разнять, тоже получил удар, который откинул его в сторону, поднялся, и принялся лупить дубиной по дерущимся, насилуя уши Альфонсо не гуманным грохотом железа.

– А вот зачем нужны доспехи, – подумал Альфонсо. Он зажег факел от костра – единственного источника света в сгустившейся ночи, сел спиной к Стене башни и левым боком к каменной ограде, решив таким образом исключить вероятность нападения сзади, если конечно, они и вправду не демоны, тогда уже ничего не спасет.

Каторжники, перестав драться, принялись ломать дверь. Делалось это фанатично, похвально упорно и жутко громко, хотя и совершенно безрезультатно. Вообще, странная потребность людей везде и всегда, в самый опасный момент издавать много шума удивляла Альфонсо, и с этой точки зрения у него пользовался симпатией каторжник шпион – тот лежал без чувств прямо около костра – тихий и недвижимый, ко всему безучастный, и, возможно, самый мудрый из всех.

Что испытывает человек перед обещанной страшной и мучительной смертью? Если бы Альфонсо спросили в тот момент, когда прижавшись к Стене, закрыв тело коленками, сидел он вглядываясь в ночь и стараясь определить, с какой стороны будет нападение, что он чувствует – он бы ответил – страх. А вот если бы его спросили, чего конкретно он боится, он бы раздраженно послал спрашивающего подальше, поскольку не любил ковыряться в своих чувствах, а чего он боялся конкретно, не знал. Страх неизвестности натянул его нервы до предела, но странное чувство противоречия заставляло его не бегать по стене с диким криком, как трое остальных страдальцев, а сидеть тихо, наблюдая и пытаясь понять, как сладить с этими существами.