Ольга Овчинникова - Доедать не обязательно

Он хлопает вместе со всеми – неторопливо, задумчиво, – а затем прижимает ладонь к лицу так крепко, словно человек, который пытается сдержать эмоции, чтобы не разрыдаться, – а на самом же деле просто нюхает пальцы.

Соня одёргивает платье, кутается в куртку. Лицо горит, и ещё больше полыхает там, под платьем, в промокшем насквозь белье, источающем пьянящий аромат. Главное – не смотреть по сторонам. Люди гремят стульями, поднимаются с мест, широким потоком идут на выход. Та женщина, справа, теряется в толпе.

– Пойдёмте, – говорит мужчина, вставая.

– Сейчас… сейчас… – она глупо улыбается, до последнего ожидая, пока основной поток людей просочится сквозь двери.

…На улице темно и пахнет, как в пещере: камнем, мхом и солоноватой прохладой.

– Стойте, леди, – мужчина увлекает Соню в цветочный магазинчик, оказавшийся рядом.

Внутри уютно; тонко горчат хризантемы. Продавщица зыркает на вошедшую парочку, расплывается в дежурной улыбке.

– Выбирайте, – говорит мужчина Соне, указывая на пластиковое ведро, в котором полыхают солнышками герберы.

Двумя пальцами она поддевает одну под венчик, осторожно вытаскивает:

– Вот. Люблю, когда они не проткнуты проволочкой. Эти как раз такие.

Мужчина расплачивается. Продавщица продолжает улыбаться и дальше, только мягче и конкретно ему, – и от этой чужой теплоты Соне делается дурно.

Могла ли тогда она знать, что эта, вторая гербера от него будет для неё и последней?

Это вообще законно?

– Давай я помою полы, – говорит Соня мужчине.

Она живёт у него уже две недели, и здесь витает атмосфера другой женщины, от которой хочется избавиться раз и навсегда.

Он сидит в кресле. Отвечает настороженно:

– Хорошо.

Она бодро шагает в ванную, набирает в ведро воды, кидает туда тряпку и возвращается. Он сидит неподвижно, соединив руки кончиками пальцев – наблюдает.

Соня одета в короткое белое платьице, и она босиком, – весна в самом разгаре, в окно светит солнце – горячее, словно хлебушек. Мыть начинает с дальнего угла: старательно огибает ножки шкафа, стоящие коробки, завязанные мешки, чемоданы и наглухо закрытые ящики, – вещи похожи на музейные экспонаты и покрыты слоем тонкодисперсной пыли.

Она двигается на карачках, то и дело возвращаясь к ведру, иногда натыкаясь на определённо женские вещи: капроновый следок, закатившаяся за коробку губная помада – кстати, не из дешёвых, – чёрное кружевное бельё, скомканное и всунутое в раззявленный настежь пакет. Елозит тряпкой у шкафа с приоткрытой дверцей, откуда веет терпковатым, едва уловимым, – это женские духи с нотками… как же его… жасмина! Соня опасливо прикрывает дверцу. Моет дальше.

Вот огромный медведь – плюшевый, с доброй улыбкой и пуговками-глазами, сидит на полу. Соня тянется к игрушке, берётся за массивную лапу:

– Ми-и-ишка!

– Стоп! – грозный окрик мужчины заставляет её отнять руку. И, вкрадчиво: – Не нужно этого делать.

– Ладно…

Соня опасливо огибает игрушку по периметру.

Тыльной стороной руки она убирает со лба прядки волос и постепенно приближается к выходу, где замирает в позе лягушки у настежь распахнутой двери. И, взявшись, закрывает её, чтобы помыть в углу.

– Леди, я хочу сказать Вам… – встревоженно говорит мужчина.

– А? – откликается Соня.

– Леди, леди!

То, что находится там, на стене, едва не лишает её дара речи. Она бухается на пол одним коленом, а затем и другим, поражённая увиденным: на металлических крючках в изобилии висят плётки, кнуты и розги, в углу стоят разнокалиберные палки – не менее устрашающего вида, – и завершают картину две деревянные прищепки, сиротливо лежащие на полу.

– Эм-м-м… – комментирует это мужчина. – Именно это я и хотел… сказать…

– А-а-а! – взвизгивает Соня в голос, вцепившись в тряпку. – Что это? Что это значит, чёрт побери? А?

Он подскакивает к ней, обнимает за плечи:

– Тихо, тихо… – и открывает дверь обратно, пряча от взгляда девайсы. – Нет необходимости применять это. Успокойтесь.

– Не смей даже думать! Я не позволю! – истерически воет она, дёргаясь в его объятиях. – Ты что, сади-и-ист?

– Я бы так не утверждал, – отвечает мужчина резко изменившимся, колючим голосом.

Он с лёгкостью подхватывает её на руки и уносит в спальню.

Полы в этот день остаются недомытыми.

…Про то, что у мужчины поселилась очередная женщина, первыми узнают соседи, – её животные крики слышатся в радиусе нескольких этажей с завидным постоянством, особенно днём. На это время, длящееся около получаса, все вокруг затихают, периодически аплодируя им ударами по батарее. Мужчина во время секса остаётся невозмутим, зато Соня компенсирует это с лихвой – вопит, рвёт наволочки подушек, выпуская наружу гречневую лузгу из одной и белоснежные перья из другой, кусает себя за руку и уходит в полную бесконтрольность, восторженно отдаваясь своему всемогущему Богу.

Она жаждет служить, внимать, лишь бы только находиться рядом, и с этим творится что-то неподвластное, что-то неудержимое. Тогда-то в дневнике и появляется пафосное про «никогда» и «навсегда», и про «Бога», которому следует подчиняться, чтобы сделать его счастливым, – его, но, как потом оказалось, отнюдь не себя.

– Алло? Девушка, здравствуйте, – мужчина звонит по телефону.

Бархатная хриплость его голоса тёплой волной проникает в уши, отзывается в самом низу живота, и Соню накрывает сладкой истомой. Они валяются на скомканных простынях, и она жмурится, трепетно сжимая сбитое в кучу одеяло бёдрами. Потом хватает мужчину за руку и тянет к себе. На ней чёрные чулки и ничего больше, – всё, как он любит.

– Я бы хотел заказать пиццу, – широко улыбается он, едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться, и едва-едва касается подушечками пальцев внутренней поверхности её бедра. Кому улыбается – остаётся неясно.

Рука путается в одеяле, с лёгкостью преодолевает складки и беспрепятственно достигает цели. Соня мычит и утыкается лицом в подушку.

– Ранч, пожалуйста, – говорит он своим магнетическим голосом, и можно только позавидовать девушке, принимающей заказ.

Между тем один его палец уже там, и Соня выгибается мостиком, сдавленно ноя и двигаясь ему навстречу:

– Ещё, – шепчет одними губами.

– Среднюю, да, – невозмутимо говорит мужчина, выполняя её просьбу.

– М-м-м… – ноет она, сливаясь с его пальцами в тепле и влаге.

Он называет адрес, и разговор завершается. Нет больше ни телефона, ни девушки, и Соня выдыхает:

– Три-и-и…

Свободной рукой он подхватывает её под шею, запустив широкую пятерню в каштановые прядки у самых корней волос и с интересом исследователя делает, как она говорит.

Ладонь пылает, излучая жар.