Михаил Таран - Уроборос. Часть вторая: тень рока

Он закрыл глаза, пытаясь поскорее придти в себя. Откуда-то сзади доносились отдалённые звуки взрывов артиллерийских снарядов, что неустанно продолжали перемалывать наступающих. Слышались приглушённые хлопки мин и истошные вопли раненых. А утренний воздух был насквозь пропитан едким запахом гари и свежеперекопанной земли. Эзекиль глубоко вздохнул и принялся массировать виски. Голова невыносимо болела, а к горлу подступала тошнота.

Вспомнилось лицо дикаря, что напал на него в этом злосчастном окопе. Свирепое, грубое лицо с корявой татуировкой на лбу. Татуировкой, означающей символ христианского мира. В тот момент Эзекилю казалось, что он столкнулся с диким зверем, готовым разорвать его в клочья. Впрочем, возможно, так оно и было. Это третий человек, которого Монгу довелось прикончить. Первыми двумя были те гвардейцы, которых он так ловко пристрелил, прорываясь к окопам. Три убийства за один день. Немыслимо и невообразимо тяжело было осознание того, что он стал убийцей. А ведь до сегодняшнего утра он был совершенно нормальным человеком, не запятнавшим свои руки в чужой крови. Эзекиля переполняли чувства. И насколько это мерзкие чувства, сложно даже вообразить. Словно он сделал что-то противоестественное и невероятно ужасное. Словно он переступил черту и теперь уже никогда не будет прежним. Утешала лишь мысль о том, что если бы он этого не сделал, то свирепый дикарь перерезал бы ему горло. Да, это было жалкое оправдание, чтобы хоть как-то заглушить душевные терзания. Оправдание для самого себя. Эзекиль Монг не хотел никого убивать, не хотел служить в О. С. С.Ч. и уж тем более не хотел воевать. Против своей воли, но по желанию своего отчима, ему пришлось стать кадетом, а затем и капралом. Он не желал себе такой судьбы. Куда больше он мечтал стать музыкантом и посветить себя творчеству. Мечтал играть на гитаре или фортепьяно. Мечтал, чтобы написанные им стихи читали прекрасные дамы на светских раутах. Но его бессердечный отчим считал всё это непристойной глупостью. Да, куда лучше бежать по минному полю на обезумевшего от ярости врага. Убивать, чтобы не быть убитым. Разве это не большая глупость? Тошнота усилилась и размякший от усталости Монг поморщился.

Послышались неспешные, шаркающие шаги. Эзекиль медленно открыл глаза, словно боясь вновь увидеть охваченный безумием мир. Напротив капрала стоял угрюмый солдат.

– Я так понимаю из офицеров никого не осталось? – прикуривая папиросу, спросил угрюмый вояка.

Высокий и немного сутулый, он казался совершенно невозмутимым и даже каким-то безучастным. Сделав несколько быстрых затяжек и выдохнув терпкий дым, солдат протянул руку сидящему на земле капралу. Эзекиль узнал его хриплый голос. Это был тот самый солдат, что опередил его на минном поле.

Приняв протянутую руку, Эзекиль поднялся, преодолевая сильную боль в груди. Встав на ноги, капрал помотал головой, уставившись на невозмутимого собеседника.

Морщинистое, немолодое лицо украшали элегантные усы, с закрученными в завитушки кончиками. Широкие ноздри длинного и тонкого носа, резко выдохнули столбы сигаретного дыма. Капрал закашлялся, от чего его рёбра зашлись невыносимой болью.

– Ты капрал? Монг из сто третьей? – обветренные губы усатого солдата растянулись в улыбке.

– Да, так и есть. Но сто третьей больше нет, – морщась от боли, сообщил Эзекиль.

– Как и сто пятой, – сплёвывая себе под ноги, ответил усатый солдат, – меня зовут Томми. Я родом из восточных колоний. Ну, знаете, те, что стоят у чёрта на рогах и охраняют границы. Там застава есть и деревня при ней. Отец вот служил… – монотонно и лениво начал свой рассказ усатый солдат.

– Томми, давай в другой раз об этом! – опираясь на винтовку, Эзекиль направился в сторону того самого бункера, который ему так удачно удалось зачистить при помощи гранаты.

На земле лежали безжизненные тела гвардейцев. Чёрные робы с капюшонами. Капюшонами, что скрывают бледные лица мертвецов. Белые бронекостюмы хранящие на себе многочисленные пробоины, оставленные разрывными снарядами доминионских винтовок. Кровавые брызги на бетонных стенах глубокой траншеи. Гильзы, втоптанные в грязь и поблёскивающие сквозь неё на солнце. Всё, за что бы ни зацепился взгляд капрала, напоминало ему о бессмысленности происходящего. Люди убивают людей без какого-либо на то мотива или причины. Безумие и необъяснимая жестокость.

– Как скажете, Ваше благородие. Вам, я смотрю, здорово досталось, – вновь послышался хриплый голос болтливого Томми.

Странно, но его деревенский говор невероятно раздражал Эзекиля. Капрал недолюбливал доминионцев из провинции, считая, что они не менее тёмные и глупые чем фанатики Иерихона.

– Я в норме, – торопливо ответил капрал, приближаясь к бункеру.

Тяжёлая металлическая дверь, ведущая внутрь, уже была открыта, и Эзекиль поспешил войти.

Болтливый Томми последовал за ним. В бункере уже сидели солдаты О. С. С.Ч.. Их было трое, и вид у них был совершенно подавленный.

В углу, сваленные друг на друга, лежали трупы гвардейцев, разорванные ураганом рикошетирующих осколков. Их изувеченные тела искалечены и обезображены взрывом гранаты. Гранаты, которую так удачно удалось закинуть Эзекилю. При мысли о том, что это тоже его рук дело, Монг не сдержался и опорожнил свой желудок прямо себе под ноги.

– Эй ты! Иди блевать в траншеи! Неизвестно, сколько нам ещё придётся тут сидеть! – злобно разразился один из сидящих на гранитной скамейке солдат.

– Да успокойтесь вы! Парень многое пережил. Как-никак это его первый бой, – тут же ответил Томми, со скрипом закрывая за собой дверь.

– И что? У меня тоже первый. Я же не гажу! – пробурчал второй солдат.

Эзекиль ничего не ответил, лишь поспешил отойти как можно дальше от ужасающей кучи разорванной плоти. Обессиленный и измождённый капрал уселся на пыльный, заваленный огромными гильзами пол и медленно облокотился о гранитную стену.

Нутро бункера было ужасным, мрачным и грубым. С одной стороны вдоль стены расположилось гранитное подобие скамейки. С другой стороны, там где уселся Монг, была узкая щель амбразуры, в которую устремлялись огромные стволы автопушек. Сами орудия были зафиксированы к потолку при помощи специальных стальных креплений. Вдоль стен стояли металлические ящики с боекомплектом. Царящий в бункере мрак усиливал и без того неумолимо нарастающее чувство тревоги. На стенах потрескивали факелы, слабо освещая недра жутковатой фортификации. Из-за этих факелов бункер больше походил на какой-то древний замок, нежели на современное оборонительное сооружение. Эзекиль вспомнил, как он мечтал оказаться внутри этого бункера. Мечтал получить передышку и укрыться от творящегося снаружи ада. И вот сейчас он здесь. Сейчас он сидит внутри этого самого бункера. Но чувствует ли он спокойствие или защищённость? Нет. Он чувствует лишь страх и боль. Грудная клетка по-прежнему ноет, а порезанное ножом плечо невыносимо жжет. Но самое страшное, это непонимание того, что делать дальше.