Анжелика Нилова - Это всё я

– Патрик, – хриплю и вздрагиваю.

Только сейчас замечаю, как ноют запястья и щиколотки под холодными оковами. Я сопротивлялась. В этот раз сильнее. Снова противные густые синяки. Мне даже не нужно смотреть на них. Я знаю все градации цветов: из почти чёрного в бурый, потом постепенно к мерзкому жёлтому.

На лоб ложится тёплое махровое полотенце. Хочется укутаться в него полностью. Патрик снимает железо с ног и рук, осторожно поднимает моё измученное тело. Нет сил даже ухватиться за него. Хочется материться от вновь подкатившей к горлу тошноты, но выходит лишь расплакаться.

– Что я… сделала? – с всхлипом спрашиваю полушёпотом.

В груди щемит. Не хочу слышать ответ. Патрик вздыхает и милостиво тянет. Он знает, какой ужас испытаю я, когда он расскажет. Мы медленно поднимаемся по лестнице из подвала. Я щурюсь от света и всхлипываю от новой волны мигрени.

– Ты потеряла сознание, – опускает он мне на спину первый кнут, внося в тёмную ванну.

Аккуратно сажает на стиральную машинку. Включает свет. От него не так больно, как от солнечного. Я с трудом удерживаю равновесие, а он не спешит продолжать. Открывает воду. Изголодавшиеся по теплу мышцы ноют.

– Ты открывала глаза как после сна, – продолжает Патрик. – Ты говорила что-то на неизвестном языке.

На меня обрушивается второй кнут. Я больше не могу. Я плачу. Из горла против воли рвутся звуки. Я знаю, что он скажет дальше. Я готова сама себя стегануть, но не могу. Рыдания не дают.

– Воздух рвался.

Он молчит, пока набирается ванна, а я содрогаюсь от всхлипов. Патрик больше ничего не говорит. Теперь заговорить должна я, но мне страшно. Я в отчаянии.

Патрик закрывает воду и снимает меня с машинки так медленно и аккуратно, будто могу сломаться. Только я уже сломана. Треснута внутри. Я ненормальная. Неконтролируемое воплощение тьмы. Я больна.

– Сколько? – беззвучно шевелю губами, когда он опускает меня в горячую воду.

Мышцы слабеют. От воды. Боли. Бессилия. Во взгляде Патрика мольба. В его синих глазах надежда, что отвечать не придётся. Но он знает, что придётся. Я должна принять последний кнут.

– Наверно, двадцать, – выговаривает он аккуратно, почти вопросительно.

Новые рыдания душат. Я вою зверем. Я знаю, что эти двадцать я должна умножить на два.

Патрик останавливает джип у серой коробки здания, на которую я бросаю один неловкий взгляд. Тело обмякло и не слушается, хоть я и решила больше не прятаться. Заставить его покинуть автомобиль – титанический труд. В одиночку не справиться. Слишком сложно. Руки обессилено лежат на коленях. Невидяще смотрю на них, надеясь провалиться сквозь землю.

Патрик поглядывает на меня с жалостью. Он снова отступает, как тогда. Так много времени прошло! Я надеялась, что простилась со своим проклятьем, но оно погребло меня под новой лавиной беспамятства. После ямы всё та же схема. Взгляд Патрика, в котором за сочувствием прячется страх, и бесконечные бега. Только теперь от «фильма», после которого захочется сдохнуть, не скрыться. Точка. Я должна решиться, должна шагнуть в это, чтобы больше никого не задело то, что прорывается через меня в моменты беспамятства. Пора признать поражение и позволить им сделать хоть что-то.

Патрик молчит. Ждёт, пока я соберусь с силами. Он не станет выталкивать меня из машины, а жаль. Если уж не кричит, то хоть бы подбодрил… Он ругается на родном, когда злится. Улыбаюсь воспоминанию. Я готова.

Выхожу из автомобиля. К чему готова? К казни? Уж лучше электрический стул, но это слишком большая милость. Пытки – вот что моё всецело.

Храбрюсь. Сложны лишь первые два шага. Третий и четвёртый натянуты, но почти легки. С пятого уже стремительны. Патрик понуро плетётся следом. Уверена, он проклинает своё решение остаться. Ещё больше проклинает импульсивность, что подстегнула пригласить меня в бар. Почему нельзя было по классике жанра напиться дома?

Я сдуваюсь сразу за дверью. В пустом холодном коридоре с пошарпанными стенами нас встречает долговязый мужчина с острым зелёным взглядом и шапкой русых волос. Он мне смутно знаком. Синяя рубашка поло и джинсы, будто якорьки за давно забытые события.

– Риска, – выдыхаю против воли, не желая показывать, что вспомнила.

Отголосок прошлой жизни заныл под ложечкой. Натан. Сокращённо почему-то Тай. Он всегда таскал ириски в кармане, и мы прозвали его Риска. Я не знала его. Почти. Он пришёл, когда дни мои в пограничном отряде были сочтены.

– Рад, что помнишь, – скептически изрекает Тай, окончательно опустошая мой резервуар смелости.

Он распахивает дверь, на которую опирался, и молча ждёт, пока я двинусь с места под его внимательным, ничего не выражающим взглядом. Я призраком проплываю мимо. Торопливо проходит Патрик, не желая испытывать терпение встречающего. Тай бесцеремонно захлопывает дверь, громко вздыхает и движется следом.

« С повинной головой », – вспыхивает в глубине сознания непрошенным озарением. Именно так это называется. Я вздрагиваю, чуть не налетев на бледную худую девушку с длинными чёрными волосами и замираю, испуганно распахнув глаза перед зеркалом. Не думала, что настолько плоха. Очередной приступ не только выжал все душевные силы, он иссушил физически. От молодой, весёлой, охотно ввязывающейся в авантюры женщины осталось только имя. Горевшие жизнелюбием глаза теперь болезненно светились страхом. И вот такой я пошла в бар? Такой явилась на свидание? Или один приступ назад здесь ещё было на что взглянуть?

Судорожно вздыхаю, стыдливо отвожу глаза от отражения. Становится жутко неуютно, хочется спрятаться в безразмерную кофту. Как назло, я выбрала чёрные брюки и приталенную бордовую блузку. Я ещё удивилась, как свободно они сели. Больше наряд не кажется удачным.

Я пугливо оглядываюсь и ёжусь. Тай ведёт нас с Патриком через просторное офисное помещение. Странно, но в штабе молчат телефоны, пусты столы за перегородками. На краях лежат аккуратные стопки бумаг. Хочу спросить, где все, но собственное тело отказывается сотрудничать. Звуки не идут изо рта.

Тай открывает светлую деревянную дверь. Плечи Патрика становятся покатыми, голова понуро опускается, когда он пересекает порог. Я прикладываю все возможные и невозможные силы, чтобы не показать, как боюсь. У меня не получается. Тереблю рукава блузки, дёргано оглядываюсь. Тай лишь закатывает глаза, когда я на секунду замираю на краю тускло освещённой комнаты.

Я вхожу. Перед большим экраном, на который проектор транслирует заставку компьютера, вытянулись стулья. Патрик устраивается на самых дальних. Я себе этого позволить не могу.

Сажусь в центре первого ряда, костенею в тугую струну. Шумно сглатываю, невидяще пялюсь в экран. Тай хлопает дверью, от чего я вздрагиваю и роняю горячую слезу на пальцы. Я плачу? Напряжение хлынуло водой. Быстро вытираю щёки, надеясь, что слёзы незаметны.