Ирина Бйорно - Осколки

Она жила теперь одна, в маленьком городке над Днепром, получала гроши и тосковала по своей недавно умершей от рака дочери. Не Чернобыль ли виноват? Но она больше думала о том, что виновато безверие и всеобщее рвачество. Ведь Вера родилась вместе с Советами, она была их Верой, но в нее больше никто не верил. Вот она и оступилась, упала с табуретки и умерла. Одна была, совсем одна.

Стало Николаю легко сразу, как Веру в землю закопали – совесть больше его не мучила, а деньги он вкладывал в искусство – семейное, конечно! Открыл фонд, стал себя везде хвалить-нахваливать – вот мол какой я особенный, отмеченный судьбой. А вокруг него собрались хвалители – и давай ему оды петь – за его же деньги!

Но когда он спал, снился ему олимпийский мишка в небе, красный галстук пионера, лагерь с костром и старая баба Вера, которая родилась вместе с революцией. Мир праху ее, Вере нашей!

Я одиночество своё несу, как гриб лесной,

Что прячется под мокрою сосной,

Как белку, что не любит шума,

Как ветер, что невидим, но деревья гнёт,

Как дождь, что то идёт, то не идёт,

И как роман, что заставляет думать…

О, одиночество, ты часть моей судьбы!

Я положу тебя, как гриб, в корзинку,

И суп сварю – с приправой ворожбы

И уроню туда прозрачную слезинку….

Чехов выдавливал из себя раба каждый день, Навальный старается делать это публично, и вот 12 июня прошли митинги. Было этих митингов-протестов не очень много, но дело ведь не в числе, а в качестве. Революция, которой уже более 100 лет и которая изменила курс России, делалась тоже небольшой кучкой энтузиастов.

Перед камерами разных неизвестных никому радио и телеканалов стояли молодые и старые, недовольные и уставшие от этой жизни. Говорили открыто, без осторожного голоса внутреннего раба – рубили свою правду, как капусту в бочку. Хруст шел, а вот эхо не было. Какая-то заячья возня.

Молодой человек рубанул своё – смотать бы отсюда куда-нибудь! Вот только куда? И зачем? Поток бегущих в мире нарастает. Все бегут от войны, нужды, государства, но лучше конечно тем, кто прихватывает с собой невидимые, но весьма полезные банковские билеты, выписанные до станции «счастье». Легче жить во дворце, чем мыть нелегально туалеты по ночам в новом государстве, где вообще ничего не понятно.

Ведь все мы «против» – против коррупции, несправедливости, насильного переселения из хрущевок, против распилов и откатов, против низкокачественных продуктов с перештампованной датой годности, против взяток за экзамены, не говоря уж про операции. Мы все против. Но…

Внутренний раб – он вечен, немного нетрезв, любит шашлык по воскресеньям на лесной поляне и любит, конечно, поленится. Он занят сексом больше, чем занят борьбой с коррупцией. Он жмется к жене ночью и ждет, когда само все пройдет и улучшится. Он труслив и завистлив, но бездеятелен. Он верит в силу святых мощей предков и в гипнотическую правду картинки на экране. Верит сказкам и любит сальные анекдоты, от которых ржет, как лошадь в стойле, и икает, и тогда его переполненный вредными бактериями живот трясется мелкой дрожью. Он любит крепкие слова и бумажные грамоты с печатями, выданные за «особые заслуги». Он вешает их на стену и думает: «Не все так плохо, как говорят. Поживем – увидим, а Навальный – дурак, и так ему и надо».

А внутри все еще жива мысль: «Рвануть отсюда, что ли – только вот куда, да и язык учить лень. Да и все равно и там проблемы – беженцы, безработица, однополые браки – тьфу! В нашем болоте лучше! Вот Усманов показывает свои дворцы на тьюбе – и пусть другие посмотрят, как у нас в России жить можно, на зависть гнилому западу с их гнилой демократией. А у нас – стены из золота и столы с инкрустацией, а стены-то музейными картинами увешаны. Знай наших! У Усманова ведь лучше сохранятся картины и вазы, а в музее – разворуют!»

А раб? Да пусть живет! Мы уже сроднились с ним, да и без него ведь и рай в шалаше раем не покажется, верно?

Порядок раньше был таков:

Богатство – для богатых, а для бедняков

Бог, царь и церкви утешенье,

Да русской, горькой водки штоф,

Что б не упасть от истощенья

И не сойти с ума от тяжести грехов.

И был порядок, и жила страна,

Хоть и не счастлива она,

Но все ж – жила. Лукавый- воровал,

Царь – правил, а народ ворчал,

И граф Толстой о Боге все писал.

И Бог Толстого – на него он не серчал,

А только слушал, и России все грехи прощал.

Но вот Она пришла – не дева, ну и не жена,

Не русская… Француженка? Иль немка?

А, может, древней иудейской крови

Та барышня была? Но дело в том,

Что Вся в рванье и с флагом красным,

С мальчишкой маленьким при ней

И речью – дерзкой и опасной.

Она в России принята была

И стала вдруг хозяйкой в ней.

Так Революция в семнадцатом прошла,

И дедов тот порядок – добрый иль не добрый —

Она метлой безжалостной смела,

Но новый – справедливый и достойный —

Построить так и не смогла.

Семнадцатый царя унёс, унёс и Бога

Снёс бюрократов старый пантеон,

Но, проложив кровавую дорогу,

Не создал нового порядка он.

Три буквы Бога заменились на четыре —

КПСС стал вместо храма и Христа,

А коммунизма тень все вместе там похоронили —

Мечту Толстого сбросили с моста…

И вот порядок новый царствует в России:

Партийным – лучшее, ну а народу? Снова чудеса —

Все та же водка, колбаса и полное бессилье,

Когда ты просто винтик у большого колеса.

Но есть медали, праздники и речи,

Что льются мёдом из партийных уст,

И коммунизма призрак бродит, как предтеча,

По дачам избранных, где стол всегда не пуст.

И Революция по дачам тем ходила,

Но здесь её не ждали – кем она для сильных тех была?

И вот оставили старушку силы,

И в день осенний дева умерла.

Ей было только семьдесят с хвостом.

Не старая, но и не молодая.

Она не стала матерью, не стала и отцом —

И умерла – одна и холостая.

Лежит на кладбище, и кормит червяков,

И не мечтает больше о свободном мире —

Ведь царство истины теперь лежит у дальних берегов,

И счастье – как дыра в кармане – в яхте или в вилле.

Лежи там тихо и не шелохнись!

То, что прошло – уж не вернётся снова,

А правды зеркало – закрой, и власти – покорись —

Ведь жизнь не проживешь ты за другого.

Сто лет прошло, но царства истины все нет…

Сто лет, три поколения, а быть может, эта Революция,

Толстого новый человек – их просто не было и нет,

А все кругом – фантазии поллюция…

Пусть серп и молот, и звезда с крестом

Нам в эти дни путь правды открывают,

И Революцию ты не забудь —

Пусти старушку в дом!