Ксения Крутская - Контроль. Песчинки на чашах весов # 3

Всё было спокойно. Ни хороших новостей, ни плохих.

Прошло еще примерно тридцать дней.

Люди начали понемногу надеяться…

Леден надеяться не мог. Он знал, откуда-то точно знал , что ничего не закончено. И ждал удара. Смотрел на своих ребят, молчал или ронял скупые деловые фразы – и каждый день прощался с каждым навсегда.

…Ну а потом, как это часто бывает, мир в одночасье сошел с ума. Сразу из трех гарнизонов поступили сообщения о ранениях людей, частично затянутых в воронки. Все пострадавшие выжили, но травмы были очень серьезными. Во всех трех случаях разрывы Барьера возникали настолько быстро, что люди, которые находились буквально в шаге от пострадавших, не успевали среагировать. К тому же воронки словно бы охотились на людей, подкарауливая их в местах, где было сложно увернуться, отскочить…

Гарнизонам не пришлось объявлять тревогу – они и так работали в режиме чрезвычайной ситуации. Тревога снова вспыхнула в глазах людей. Страх и обреченность, невесомые горстки пепла неродившейся надежды. Молчание короля перед началом выступления – короткое, но о многом сказавшее людям.

Леден сидел в кресле перед очагом и смотрел на оранжевую россыпь раскаленных, но уже не горящих угольков. Три часа ночи. В пять выход в патруль. Нет смысла ложиться спать. Все равно не уснуть…

Зажужжал коннектор. «А я знаю, что ты тоже не спишь…»

– Как ты?

Юлла помолчала. Тихонько вздохнула. Судя по звуку, вытерла нос бумажной салфеткой.

– Паршиво, Лед. Пакостно. Что я еще могу сказать… Отвратительно. Мерзкое чувство – да зачем я вообще нужна на этом посту… и вообще на этом свете, если… Ну, ты-то понимаешь.

– Понимаю. И именно поэтому имею полное право сказать: такие мысли – полная чушь. Прекращай.

– Какой-то кошмар, – Юлла вздохнула-всхлипнула. – Хочется… уснуть и не просыпаться. А я уже третьи сутки не сплю…

– Не дают или не можешь?

– И то и другое. Но скорее… второе.

– А если какое-нибудь снотворное попросить? У тебя же там толпа врачей…

– Не хочу, – Юлла снова вздохнула. – А вдруг… Приму снотворное, и что-то случится. А я буду сонная и тупая.

– А в таком состоянии ты, конечно, совсем не сонная и не…

– Договаривайте, капитан, – хмыкнула Юлла, – договаривайте. Чего уж там…

– А у тебя все разговоры записываются, да?

– Ох, надеюсь, что нет… Еще не хватало, чтобы какой-нибудь газетчик услышал… вот это всё. И написал потом в столичной газете: «Министр Тарос, шмыгая носом, жалуется на жизнь капитану Стражи из захолустного гарнизона».

– Я бы такому газетчику собственноручно оторвал голову, – ровным голосом сказал Леден. – Вернее, не так. Сначала я бы оторвал ему ноги, по очереди, сначала правую, потом левую. А потом голову. Причем на «быстро и безболезненно» ему рассчитывать не пришлось бы. Все-таки я уже стар, силы и сноровка не те, что в молодости…

– Умеешь ты поднять боевой дух! – Юлла неожиданно тихонько рассмеялась. – Я так и представила тебя, с твоей хладнокровной физиономией, этак грозно держащим за ногу какого-то щуплого горемыку. А он верещит: «Я больше не бу-у-уду!» Ох, Леден, истинный рыцарь, на всё готовый ради дамы!

– Ну, пожалуй, всё-таки не на всё, – с сомнением произнёс Леден.

– Да я догадываюсь, – усмехнулась Юлла. – Но ты можешь не волноваться, ничего такого дама у тебя не попросит. Разве что…

– Что?

– Да нет, ничего. Сама не знаю. Ладно, мне пора. Настроение ты мне все-таки поднял хоть немного, спасибо огромное. Батальная сцена «Капитан Свартстайн отрывает ногу газетчику» теперь надолго завладеет моим воображением… Спокойной ночи, капитан.

– Спокойной ночи. Юлла… Если я скажу, что всё будет хорошо, – ты же мне не поверишь?..

– Тебе… Тебе, пожалуй, поверю, Лед. Скажи.

– Всё будет хорошо. Всё наладится. Всё будет как раньше и даже лучше. Вот так. И – до связи. Отдохни немного, пожалуйста.

– Спасибо. Попробую. Раз ты просишь… До связи.

Угольки в очаге остывали, покрывались пушистыми пепельными шапками и уже почти не освещали комнату оранжевым тусклым светом. Леден сидел, сжав в руке умолкший коннектор, и смотрел на умирающие огоньки, на осыпающиеся хлопья пепла…

Мир рассыпается. Нет больше прочных оснований, четких и выверенных планов, отработанных схем. Нет больше контроля. Нет и не будет больше спокойствия.

Рушились стены, за которыми Леден прятался от мира. Но теперь, осознавая, что было заперто внутри этих стен, он уже не понимал – или боялся признаться себе, что понял, – сам ли он скрывался от мира или пытался защитить мир от себя.

Равновесие…

«Кому-то обязательно должно быть плохо…»

«…если не хочешь однажды заменить меня…»

Ольга. Орсо.

Кто, если не я?

Я не хочу…

А они разве хотели?..

Что случилось с миром? Что творится со мной?

Леден слушал окружающую его мертвую тишину и понимал, что впервые за все эти годы ему неуютно, страшно и холодно в собственном доме.

– Ты на себя не похож, – сказал ему наутро Астри, вышедший проводить смены патрулей.

«А я больше собой и не являюсь», – хотелось ответить Ледену. Конечно, вслух он ничего не сказал. Но почему-то понял, что напарник его услышал.

Рушатся последние башни и остатки крепостных стен. Беззвучно катятся тяжелые камни. Оседает пыль. Никто этого не видит и не слышит. Леден в одиночестве бродит среди руин своей прежней жизни и борется с приступами боязни открытого пространства.

Многолетняя привычка к концентрации и самоконтролю все же спасает – пока что. Дорога до Даля занимает около полутора часов. Тряская дорога, тяжелый руль. Шорох шин по камешкам, погромыхивание инструментов о металл кузова. Всё как всегда, ничего не пропало и не рухнуло. Вся эта пыль, катящиеся камни – только у него в голове…

Работа помогла окончательно нащупать почву под ногами. Рутинные процедуры, четкие команды. Если больше не быть прежним Леденом внутри – то хотя бы оставаться им внешне. Командир нужен солдатам. Он не имеет права на малейшие проявления слабости. Особенно сейчас.

Вернувшись через двенадцать часов в Дрейендаль, Леден уже снова походил на себя прежнего. Увидел молчаливый вопрос в глазах Астри, так же безмолвно ответил на него – и в белых искрах, сверкнувших в зрачках напарника, прочитал оценку: «Ты молодец. Я и не сомневался».

Но судьбе, как обычно, еще нашлось что сказать вдогонку.

Сонную полуночную тишину гор разрывает жуткий крик, замерший на полувыдохе. Летит на пол чашка, звона Леден не слышит: он уже снаружи, всматривается обычным и структурным зрением в разбавленную желтоватым светом фонарей темноту. Возле караульного здания…

– Стоять! – крикнул Леден стражникам, выскочившим на крыльцо, да они и сами попятились, расширившимися от ужаса глазами уставившись на то, что поджидало их сразу за ступенями. На желто-рыжей земле растеклась похожая на след многопалой лапы, почти черная в слабом свете, металлически поблескивающая лужа. Обычным зрением Леден видел, как над ее поверхностью поднимаются алые столбы, опадающие назад тяжелыми каплями и оканчивающиеся кляксами, похожими на расплывающиеся в воде красные чернила. Структурное же зрение с безжалостной резкостью высветило кошмарную изнанку происходящего: нити цвета оружейной стали плавились, рвались, закручивались на концах, как обожженные волосы… В разрыв не просто выглянула чернота, не просто дохнуло космическим холодом – в мир полилась истинная Пустота. Леден почувствовал, как его сковывает ужас – непреодолимый, инстинктивный: ужас перед наступающим Ничто, перед не-бытием, перед не-существованием.