Дмитрий Зверев - Законник

Когда те поравнялись с преступником, он что есть силы запустил деревянной ногой в Танго. Тот едва уклонился и чуть не слетел на землю. Чёрный медведь бросился к лошади, намереваясь вытащить Орвиса из седла. Но Фобос уже ловко набрасывал на него аркан. Петля обвила тело преступника, и законник пришпорил Бонки, увлекая пойманного за собой.

Тело Чёрного медведя скользило по траве, оставляя след тёмной крови. Фобос остановился, и в тот же миг на преступника набросился Танго. Законники обвили его ещё одной верёвкой. Тот брыкался и изрыгал ругательства вперемешку с проклятиями, но на сей раз в его полных ненависти глазах мелькнул страх. Он понимал, что всё кончено. Не из каждой ситуации можно найти выход. Невозможно столь долго играть в прятки со смертью.

Фобос вытащил длинный остро заточенный нож. Законник смертельно устал, его мышцы налились свинцом. Но нужно было соблюсти формальность.

– Чёрный медведь, – ледяным тоном отчеканил Фобос текст, который произносил тысячу раз, – именем Мортара и законом славного города Оштерауса, что стоит на вольных землях Фронтира, ты обвиняешься в множественных убийствах, грабежах, поджогах и разбое. Наказанием явится длань Мортара, несущая смерть. Да будет так.

Бандит ничего не ответил, затравленно глядя на законника. Фобос ловко, как свинью на ферме, заколол Чёрного медведя, целясь тому в сердце, и принялся выжидать, когда тот испустит дух. Через минуту его голова была отрезана.

А в это время на горизонте пылал и обрушался со страшным треском заброшенный храм бога Смерти.

До Оштерауса законники ехали молча, сделав лишь один привал на землях Фронтира неподалёку от Гольвата. Все смертельно устали. Голова Чёрного медведя мёртвыми глазами взирала на заходящее солнце и покачивалась, примотанная к седлу Бонки.

– Я же три п-пули в ублюдка всадил, – печально говорил Одноногий, выстукивая ритм старой фронтменской песни на протезе и помешивая в небольшом котелке, в котором он варил свой излюбленный напиток – горячий шоколад с перцем, – три! И хоть бы хны.

Законники сидели у костра, пили бирденскую настойку и ели запечённый в углях картофель. Хорнет был угрюм.

– О чём задумался, Хорн? – спросил у него Танго, намереваясь в очередной раз поддеть командира, – считаешь, сколько ангелов Смерти уместится на кончике иглы?

Хорнет ничего не ответил. В его глазах отражалось пламя костра, но на самом деле, командир видел перед собой пламя, пожирающее храм Мортара. И это же самое пламя пожирало сейчас в нём все нравственные устои, вбитые в голову вместе с религиозными догмами.

Фобос пил обжигающую горло водку и поглядывал на товарищей.

Одноногий, обветренные щёки которого до сих пор вспыхивают густым румянцем, когда Танго со смехом припоминает Чёрного медведя, укравшего у него протез. Сначала стрелок хмурится, заикается, что-то бубнит в своё оправдание, но, видя, что Орвис поддевает его беззлобно, начинает улыбаться. И сам Танго, ему хоть бы хны. А ведь не так давно закапывал товарищей…

На месте Сида, которого они оставили в лесу, законники нашли лишь хладный труп с дырой во лбу. На его лице навеки застыл великий испуг. Мёртвая рука покоилась на груди и сжимала пистоль. Хорнет помрачнел от этого ещё больше, но не сказал ни слова.

Фобос глядел на командира и думал о том, что он, его командир, в некотором роде был уникальным человеком. Отец Хорнета был родом с северного острова Хогг, а мать – невольница из племени аборигенов ганку. От отца-северянина Хорну досталось крепкое телосложение и холодная, как норгардские ледяные равнины, отрешённость, столь необходимая законнику. Ну а от матери – вспыльчивость, приводящая к тому, что за любое дело, будь то борьба с преступниками или изучение религии, он брался с одним ему присущим рвением.

– Ты уже всё обдумал? – спросил Фобос у Хорнета, намекая на его недавние слова о том, что он оставит должность командира.

– Да, – пробурчал Хорнет, – надоело. Весь мир катится в бездну. Я уже не в силах этому противостоять.

Хорнет был старше Фобоса на несколько лет. Когда они познакомились впервые? Законник попытался вспомнить.

Кажется, то был 471 год от Пробуждения. Шестнадцать лет минуло!

Тогда Фобос ещё не служил на Фронтире. Он сидел в портовом кабаке в Зельде, хафенбаумском городе, пил вино, подбрасывал последнюю монетку, решая, куда же ему податься, и с интересом изучал разношёрстную публику.

Здесь были и местные солдаты, ушедшие в увольнение, и несколько бородатых лигийских охотников, и смуглые воины-торговцы из Джезры, и богатые орталийские купцы… Контингент, собравшийся со всех краёв света.

За одним столом сидели три человека в неприметных тёмно-коричневых плащах, потрёпанных шляпах и с огнестрельным оружием в портупеях. То были фронтмены, люди закона, суровые обитатели гор по ту сторону Бирденского хребта. Истории про их бравые похождения давно занимали ум молодого Фобоса, и вот он уже поднялся из-за стола, чтобы поговорить с фронтменами о том, как поступить на службу на Фронтир. Хлопнула входная дверь, и в трактир завалились несколько ренегальдских каперов. Парни имели явно боевой настрой и были не против подраться.

Отложив монету, Фобос принялся внимательно следить за развитием ситуации. Побыть капером он бы тоже не отказался.

Немного повздорив с лигийцами, каперы заказали выпивку и уселись за свободный стол, принявшись отпускать сальные анекдоты и громко смеяться над посетителями. Фронтмены молча осушили стаканы и, расплатившись, двинулись к выходу.

Но самый дерзкий из ренегальдцев остановил их и предложил выпить за успех грядущего налёта на побережье Каллиопа. Когда фронтмены отказались, они оценили это как оскорбление и схватились за ножи. Но прежде чем хоть кто-то в трактире понял, что произошло, грохнуло несколько выстрелов, а половина каперов уже лежала в лужах крови, вытекающих из дырок между глаз.

Как только законники покинули трактир, Фобос опомнился и побежал за ними. Те едва не пришили будущего фронтмена, но он слёзно просил взять его с собой, говоря, что больше податься ему некуда. Завязался спор.

– От парня явно будет толк, – говорил на причудливом языке (как позже выяснилось, этельвельдском) один из фронтменов. Фобос, в совершенстве знавший хафенбаумский и лигийский, с трудом разбирал слова.

– Всё так, – кивая, отвечал другой, усатый и близкий к пожилым годам мужчина, – но он родился не по ту сторону хребта. Вряд ли наши обрадуются чужеземцу. Вспомни себя, Хорн.

Хорнету пришлось пройти через множество косых взглядов, грязных шуток и потасовок, прежде чем он смог доказать свою отвагу и доблесть, и знал, чего это стоило.