Оксана Демченко - Непрекрасная Элена

Процесс имплементации целей: заказчик структурировал задачи и выделил ресурсы, как финансовые и технологические, так и людские. Был задействован режим секретности: проект отнесли к т. н. двойным технологиям. Имелось, насколько я смог отследить, минимум три (!) центра контроля процесса и режима секретности: со стороны научного сообщества, специальных служб и исполнительного аппарата ряда государств. Кроме того, проект регулярно мониторили частные инвесторы.

Пренебрегаемые проблемы при движении к цели.

– Нарушение базовых прав личности и общества на жизнь, безопасность, информацию. Пример: при общем молчаливом согласии было совершено убийство Александра Мейера, когда его тело отключили от аппарата жизнеобеспечения. Оцифрованное сознание намеревались также безвозвратно стереть после тестов, ведь физический носитель, временно вместивший это сознание, оплатил и зарезервировал для себя частный инвестор. Имею основания полагать, что до Мейера в тестах использовались иные тела и личности, однако их оцифровка не удалась, их гибель была невозвратной.

– Неконтролируемость маршрута движения к цели ввиду пересечения интересов ряда структур с наложением финансовых, властных, бюрократических нюансов. Я залил себе комплекс данных в первый день существования и могу ответственно говорить об искажении всех потоков сведений, о неадекватности любой обратной связи и, как следствие, о ложной оценке ситуации каждым контролером. Всё это сделало реакцию даже на экстренные ситуации запоздалой и неэффективной.

– Нарушение прав инвесторов, и затем, на второй стадии проекта, смена их статуса. Они не могли знать, что после оцифровки стали бы не субъектами сделки, а объектами исследования и использования.

Резюме по ситуации: 100% лжи и подлога на входе процесса дают на выходе результат, который на 100% непредсказуем и неуправляем. В случае с телом и сознанием Александра Мейера результат – создание идентичности Алекса, получение мною контроля над четырьмя разноформатными моделями оболочек (две – андроидные и две иного типа), изъятие из лаборатории полного пакета данных по эксперименту. Что ж, как цифровая идентичность могу сказать уверенно, это похоже на классический сценарий «массачусетской машины».

Косвенные следствия: утрата для науки массива данных по проекту, утрата собственниками имущества на сумму до 12,7 млрд долларов на момент инцидента. Именно так оценивались лаборатория, технологии и образцы. Уточнение: я не имел намерения уничтожить лабораторию. Но, в силу растительного уровня развития, я хаотично подключался и повреждал разъемы, силовые кабели, иные объекты в зоне досягаемости. Полагаю, это могло стать причиной последующего взрыва.

Приведенный пример иллюстрирует мое видение источника и движущей силы кроп-катастрофы. Примечание: у меня нет данных должной надежности, чтобы обосновать свое видение. Но таково мнение Алекса в целом, как суммы идентичностей.

Перейду к описанию кроп-катастрофы.

Мне неизвестна подлинная цель, которую ставили заказчики программы кроп. Несомненно, масштаб кроп-проекта был в разы больше масштаба проекта по оцифровке сознания. При планировании движения к такой глобальной цели было создано много групп, шло многоуровневое ветвление на подзадачи и подпроекты. Число ответственных, объем ресурсов, задействование частных инвесторов, включение перекрёстных механизмов контроля и режимов секретности – всё продуцировалось в совершенно иных масштабах, нежели в моем случае.

Однако рост масштабов не сказался на одном: на входе процесса точно так же имелось 100% лжи и подлога. А на выходе человечество в целом получило закономерный и совершенно для себя неожиданный кроп-кризис.

Сад провонял романтикой, как шуба – лавандой.

Эх, выбраться бы в степь, вдохнуть вольный ветер и, щурясь на солнышко, сорвать стебелек лаванды… это был бы настоящий аромат. В нем бы сплетались радость бега, горечь одиночества, праздник дикости, ещё кроп-его-знает-что… и сбоку хвостик.

О чем это я? Вот же додумалась-домечталась. Жизнь вне стен города непосильно тяжела и удручающе коротка. Там яды, чудища, кошмарная природа и дикари, которые страшнее потопа с ураганом вместе взятых. Увы… Нет туда дороги – за стены.

Для меня, живущей в безопасном кольце стен города, лаванда – дикость совсем иного сорта. За лето я трижды ходила в хранилище шуб и, вдыхая въевшуюся в мех лаванду, перевешивала их, дико ненавидя вес зимних вещей, духоту хранилища, прожорливость моли и могущество всезнающих наставников. Абы кого не пошлют трясти шубы! Это наказание. В нем слиты скучная рутина и тягостное напоминание о краткости лета и могуществе холодов…

Я проверяю шубы регулярно, и это – при моем примерном поведении и ценнейшем генном статусе «зеро». Я добровольно ненавижу лаванду и моль, спасая от заслуженной кары глазохлопку Мари. А кого мне еще спасать? Сестра умеет выглядеть жалко. Она играет мною, как пожелает. Ну и пусть. Ей – можно. Только ей. Но сейчас, увы…

Вечер. Духота пополам со свежестью, слоями – и их колышет ветерок, как шторы с бледным узором заката. Лаванда сплетает запах с кошачьей мятой и скошенной травой. Так хорошо… Но я предпочла бы до седьмого пота перебирать побитые молью шубы, лишь бы не сидеть здесь, под пыточным фонарем луны.

Мари умная, как следует женщине: она знает, в чем сила луны и как украсить вечер беззаботной радостью. Мари умеет болтать и хихикать, и это ее ни к чему не обязывает, но прочих – порабощает…

Я – не Мари. Я умная по-идиотски, как ни разу не следует женщине. Никому не следует! Увы, под блеклой луной именно я торчу на скамейке незабитым гвоздем… и жду, когда ж меня со всей дури вгонят в жизнь, аж по шляпку. Чтоб не высовывалась, не портила функциональности бытия.

– Ты слышала, что те, внешние, – Ларкс, изливатель помойного монолога в мои усталые уши, дернул рукой, словно стряхнул грязь, – называют жизнь в городах райской? На первичном профилировании я был в службе мониторинга внешних пространств. Уж довелось вживую насмотреться. Степняки реально дикие. Обожают татуировки. У женщин обычное дело – рисунок на запястье, тут. Узор болезней своих и родительских, символ брака, дети. Вся история жизни. Вот так обозначают…

Он добрался до моей руки и принялся водить пальцами по запястью. Зашевелил губами, склоняясь… ещё немного, и пустит слюни.

Гляжу в его макушку. Волосы густые, чуть вьющиеся. Ради шика они пострижены подлиннее – до лопаток. Плечи у Ларкса широкие, хорошо развёрнутые. Он сейчас так близко, что я кожей чую его тепло и запах. Мари бы вдохнула… и отрубила мозг. А я думаю, ненавидя себя: отчего в его волосах не заводится моль? Мысли у Ларкса несвежие, слежавшиеся. Он бубнит – о себе, о себе… уже второй час – лишь о себе. Будь он шубой, оказался бы негоден к носке. Невыносим… Да будь он шубой, моль бы сбежала, не выдержав пытки трёпом.