Оксана Демченко - Непрекрасная Элена

Как же гадко и затхло воняет лавандой. Задыхаюсь. Хотя с чего бы? Скамейка установлена посреди парка. При нынешней плотности населения мира, которую стоит называть не плотностью, а вакуумом, создавать парки – идиотизм. Традиционный идиотизм людей города, которые цепляются за прошлое, как моль за шубу. Мы жаждем понять, что знали предки, и жить, как жили они. Мы хотим сберечь смысл слова «город»… Поэтому в любом городе есть парк. У нас в Пуше парк венчает красивейший холм. Отсюда виден пологий спуск к реке.

Блеск воды сокрыт ночью и туманом, но я чую запах влаги в дыхании ветра. Вижу там, близ берега, редкие цепочки огоньков – это окна домов внешнего периметра. За домами – посевные поля до самой стены. О них я знаю, но рассмотреть их не могу. И самой стены не вижу.

Стена в Пуше – так себе, метров пять высотой. Дома внешнего периметра, если разобраться, тоже стена. Они построены по лабиринтному проекту, чтобы можно было, отступая, отстреливаться из окон и задерживать врага, пока мирное население спешит к убежищу. Звучит сильно… и нелепо! Нападения дикарей на нашей памяти не приключались. Подобные угрозы, может, вообще придуманы воспаленным сознанием проектировщиков систем безопасности по заказу неуравновешенных поклонников оружия. Таких, как Ларкс.

Наша настоящая стена – там, у меня за спиной. Она окольцовывает вход в убежище. Если станет совсем плохо, выжившие спустятся в подземелье, будут обороняться и ждать, пока соседние города протянут руку помощи… И почему я не верю, что протянут, глядя на Ларкса? Хм… Я необъективна.

Лучшие дома Пуша сосредоточены возле парка. Через парк проложены дорожки к учебным корпусам и производствам. Ближе к убежищу – всепогодные фермы. Получается, фермы ценнее людей? Хм. Я опять необъективна, это вопрос почв, воды и розы ветров. Но я злюсь и выдумываю гадости. Такой сегодня вечер. Красивый – и насквозь фальшивый…

Луна висит на ветке сосны, в оправе лучей-иголочек. Протяни ладонь, сложив лодочкой – и покажется, что обнимаешь луну… Увы, не могу даже попробовать. На руку сопит Ларкс. При этом со знанием дела, незаметно – так он думает – щупает мой пульс. Зря старается. Я с ужина настроилась: до полуночи будет шестьдесят в минуту, хоть проверяй секундомер. Ларкс не проверяет, так зачем ему мой пульс?

– Дикие знают силу истинных людей, им хватает мозгов не лезть в нашу жизнь, – вещает инициатор свидания. – К стенам городов альянса Ганзы они приходят, кланяются, просят о помощи, предлагают убогий обмен. Мы диктуем условия. Смешная штука – торг с дикарями. По мне так и несложно, если умеючи. А я…

«А он»… Дальше снова труха, а не мысли.

Молчу. Думаю. Имя ему – Ларкс, а вернее Кларкус Юрген, второй сын главного хранителя науки города Троммель. Род Юргенов огромен, разные отпрыски и ответвления семейки втиснулись в городские советы и торговые альянсы по крайней мере двадцати известных мне поселений. Юргены – Ларкс, его отец и кузен – прибыли в Пуш из Гамба, а туда они явились прямиком из Троммеля. Оба указанные поселения входят в Ганзейский альянс. Ганза пробует развивать знания в физике и механике, там мощные производства и силовые установки. Гамб – крупный город, там превосходно зимнее отопление, огромные купола с круглогодичным выращиванием фруктовых садов. В Гамбе много такого, о чем мы и не мечтаем. Для Ларкса мой родной Пуш – глухомань. Хотя мы храним знания по медицине, в том числе наиболее полный свод анатомии и хирургии. Не только их, но это – закрытая тема… я знаю подробности случайно, а вернее, из-за своего тонкого слуха.

Что общеизвестно о Пуше? У нас и только у нас в обозримом мире уцелели технологии и само серийное производство диагностов – приборов, позволяющих строить и ранжировать личные генные карты. Дополнительно наши диагносты делают ряд анализов крови и ткани живых, исследуют минералы и растения. Использование диагностов снижает риск эпидемий или локализует их на стадии инкубационного периода при должной… Стоп. Понесло меня. Курс теории я сдала в двенадцать лет, а Мари – месяц назад. Пора бы повторно забыть подробности и оставить в мозгу лишь то, что ценно.

Вернусь к теме: Пуш снабжает диагностами известные нам города, это все знают и ценят. Пожалуй, из-за нашей полезности род Ларкса и приперся с поездом подарков и прицепом самомнения. Мы хапнули дары и размечтались о свежих яблоках посреди зимы… Пока мы охали и облизывались, папаша Юрген не тупил: явившись гостем, обрел временный статус младшего хранителя. И теперь, вот уже третий месяц подряд, систематизирует наши архивы общего доступа. Ладно бы только их! Он сует нос всюду.

Вдох. Выдох. Я берегу терпение цельным, не перетёртым в пыль. Я не корчу рожи, я думаю молча. И, вот беда, – непрестанно… Ларкс старше меня на пять лет. Он из уважаемой семьи, без срывов прошёл три стажировки. Может и выбирать работу, и менять по желанию. Миновав еще одно профилирование, попадёт в лист резерва хранителей и однажды заделается таким же важным мужиком, как его папаша. К чему я это? А вот к чему: по внешности Ларкс – сплошная девичья мечта… Какого ж битого кропа «мечта» сопит на мою руку? Поводов я не давала. Внешность у меня посредственная. Я довольно рослая, и вся из себя – стиральная доска дубовой прочности. Так Мари шутит. Я не обижаюсь. И другим не позволяю обижаться на Мари. К моим советам городская мелкота прислушивается. Разозлить меня трудно, скорее я кого-то доведу. Подстраивать мне гадости бесполезно. Я упертая, когда решаю дела без участия старших. Зато при них я – тихоня. Еще я живучая, синяки сходят почти мгновенно, раны затягиваются, как на… а на ком? Предки бы упомянули собаку, но псов в Пуше нет. Впрочем, когда за два часа бесследно пропадает рана до кости, собаки предков нервно тявкают от зависти…

Кропова «зеро» -живучесть! Из-за неё Ларкс и сопит. Глупо делать вид, что это не лестно. Глупо, даже Мари не поверит. Остается делать вид, что мне… терпимо.

«Терплю» – главное слово моей жизни. Еще есть самое главное, оно хуже: «благодарна». Эти два слова уничтожают меня изнутри, потому что на них покоится мой главный страх. Тот, которым я раздавлена давно и, наверное, безнадежно… Из-за тайного страха город для меня – клетка. Особенно теперь.

Я не умею радоваться, пользоваться и ценить. Рядом – жених на зависть, моё дело – хищно хапнуть шанс и млеть. А я сижу ледяная и думаю: что за подстава? Почему Ларкс делает вид, что влюблен, отчего он неискренне мил, зачем считает мой пульс?

Особенно меня царапнуло вот что. Ларкс явился на свидание первым и пристально смотрел исподлобья, как я бреду к дурацкой скамейке. Я издали заметила, у него в глазах нечто мелькнуло… Оно еще раз проявилось, когда я кивнула, здороваясь. С тех пор Ларкс не смотрит на меня. Лишь бормочет, не слушая ответов и поддакивания. Что в этом странно? По-моему, так всё… Но я терплю. Молчу. Давно терплю и молчу.