Оксана Демченко - Непрекрасная Элена

Когда уже будет выполнен план по охмурению? Ларкс глядит в ночь пустыми глазами и пребывает в убеждении, что я с ним рядом млею. А я – молчу. Зря, хватит уже, иначе завтра меня, не спросясь, объявят согласной на брак.

– Какие холодные пальцы, – говорю с нарочитым недоумением. Ларкс вздрагивает, убирает руку. Но я крепко вцепилась в его запястье. Я хирург по профилированию, а сейчас играю в диагноста: – Анемия? Хм… и что с пульсом? Тахикардит?

Еще занятнее реакция: Ларкс отдернул руку, сунул в карман! И вторую убрал за спину. Еще бы, с пульсом у него не все здорово. Зато мне полегчало. «Тахикардит» – таким было ругательство трехлетней Мари, она только одно длинное слово и выговаривала. Смешно звучало, а ей уже тогда нравилось веселить людей.

Стоп. С пульсом у Ларкса беда: частый, со сбоями, и такие даёт не влюбленность, а слабое сердце… Будь Ларкс генным «альфой», как значится в его карте, анемия и прочее подобное исключалось бы априори. Но в самом системном обществе есть особые случаи. Скажу, как врач, пусть психография не мой профиль: личностная ущербность у Ларкса отчетливо выражена. Явно видны попытки самовозвышения через смакование убожества дикарей. А бравада про спиннер и стену! Типичная при аберрациях типа «бета-пассив»… этот набор дефектов генного кода в Пуше считается опасным. Вдобавок он наследуется, усиливаясь. Код «бета-пассив» с нарушениями в критических узлах – достаточное основание для принудительной стерилизации. Но Ларкс – мой жених!

Меня с детства беспокоило то, как в подвинутом на медицине Пуше люди трясутся над генными картами. Позволяют бездушным символам ограничивать живых людей. Есть, конечно, тупиковые ситуации. Я понимаю, как важно в замкнутом социуме блокировать критические отклонения по психике и мутациям. В остальном гены – данность, а будущее человек создает и разрушает сам… так я думаю. И ещё: в Пуше не рай, а «высокоорганизованный уклад жизни при удовлетворении базовых потребностей и добровольном, сознательном участии в улучшении системы». Когда мысленно повторяю эту цитату из «Базиса города Пуш», у меня ноют зубы. Хотя у меня здоровые зубы.

Уровень бездефектности «зеро» – редкая аномалия нормальности. Мой генный материал улучшает любой иной, когда соединяется с ним. Значит, Элена-жена повышает статус своего мужа и его потомков. Этим город и торгует, сводя меня с отпрыском Юргенов. Чтобы подсластить пилюлю, мне пытаются вдолбить: нет принуждения к браку! Я в выигрыше, получаю шанс продвинуться. Я должна быть… благодарна.

У Мари статус «бета-три-негатив». Она свободна в выборе, её гены не представляют ценности. Ее выдадут за любого по ее же выбору, лишь проверят жениха на близкородственность и наследные недуги.

– Дикари непрестанно режут друг друга. Обычно кочевники против оседлых. Я делал исследование по влиянию образа жизни на генные дефекты и…

– Ты – «бета-пассив»? «Пассивы» болезненно любопытствуют, много лгут и преклонятся перед насилием как методом. Пассивы регулярно пристреливают спиннеры, еще они верят в стену, как в защиту… Бессонница донимает?

– Эй, я делюсь мыслями. Почему мне приходится одному поддерживать беседу? Ты вообще…

– Я вообще не участвую, именно. Подобное случается, когда нет общих интересов. Я уже осознала, что мы совершенно разные. Давай закончим пародию на свидание.

Киваю, встаю. Ларкс резко смолкает, хватает меня за руку – это рефлекторное действие. Вот он успокоил себя, и теперь я могу наблюдать реакцию рассудка: Ларкс откинулся на спинку скамьи, отвернулся. Досаду прячет? Я определённо права, он – «бета-пассив». Стоп! Папаша Юрген усадил дефектное чадо на скамейку с невестой-«зеро», чтобы получить перспективных внуков? Или у него иная цель?

Вдох… и не могу выдохнуть! Догадка перекрыла горло: а может, дети у Ларкса уже были? Он старше на пять лет, почему не женат? Даже так, неофициальные дети должны быть при его статусе и популярности у девиц. А если есть дети… то – что?

Если его прежние дети нежизнеспособны, то я не ценность, а последний шанс! Для меня дело плохо. Совсем плохо.

– Какую музыку ты любишь, Элена? Я вот – старую классику. Моцарт…

Ну-ну. Кто-то из моих приятелей был болтлив. Деда Пётра, не родной мне, но любимейший и близкий душе, вслух твердит про Моцарта. Откуда бы доносчику знать, что молча деда ставит Шопена гораздо выше? Я-то умею молчать с дедой, но прочие, посторонние, не умеют. И не надо, на то они и посторонние. А, сейчас не важно.

Оборачиваюсь, всем видом показываю интерес, стучу пальцами по спинке скамейки. Дышу, продолжаю стучать… Говорить не могу! Язык прикусила, не то разину рот и ляпну: «Первенец у тебя о скольких головах уродился, Ларкс»?

Надо успокоиться. Пульс? Шестьдесят пять, медленно растет. Сейчас подровняю. Обязана! Показать слабость Ларксу? Лучше постучу и сделаю вид, что это не тремор, просто я неточно веду ритм… Вдох. Выдох. Я оклемалась.

Ха… Теперь вижу, Ларкс в истерике, молчит и потеет. Пора добить. Я смогу: медленно, внятно называю свой стук восьмой симфонией. Молчит! Во взгляде читаю мнение обо мне: сволочь. Почти жаль Ларкса. Он даже соврать не смог, не кивнул со знанием дела.

Сажусь обратно на скамейку, ноги еле держат. Пульс всё еще высоковат, корректирую… Надо обдумать подозрения, убрав домыслы. Но по спине дерёт холодом! Вдруг Ларкс – не «бета»? Вдруг он «дельта» с критическими выбросами по приоритетным параметрам? Вдруг…

Бессознательно колупаю ногтем правого указательного пальца корку на подушечке левого… Ловлю себя на этом, сжимаю кулаки. Уже лет семь я каждодневно, едва проснувшись, наношу на подушечки пальцев «жидкие сталлы». У меня есть причины. Веские. Но сегодня предусмотрительность – во вред! Сталлы, они же напалечники, они же клей для порезов, не мешают мне прослушивать пульс больных. Но прочее отделяют…

Стоп. О прочем никому не надо знать. Полный стоп, мне дурно от домыслов.

Ларкс украдкой вытер пот, отдышался и снова затянул нуднятину. На сей раз – о том, как он стажировался в дальних поездах. Кстати, звучит чуть интереснее. Он говорит о дороге, разных землях и встречах. Наверняка эту тему, как и музыкальную, рекомендовали старшие. Нет сомнений, наш разговор прорабатывали заранее.

– Там напоролись на реальных выродков. Хуже зверья! Даже думать мерзко: не люди, а с нами имеют общее. Мы сходу смяли их. Единственно верное решение, их надо…

– Смени тему, – попросила я. – Хватит о дикарях.

Если бы я говорила со стеной, было бы больше толку. В старейших домах Ганзы вроде бы еще целы докроповые стены. По слухам, они принимают команды и подстраиваются. А вот люди… Ларкс не слышит меня, говорит и говорит. Потому что так ему велели: в крайнем случае застращать.