Оксана Демченко - Непрекрасная Элена

Вернусь к теме. Генетика на момент старта кроп-проекта оставалась для людей, ответственных за принятие решений, «тонким льдом». Те, кто блистал на политической и финансовой аренах, не были учеными, мыслителями и тем более гуманистами. Они были – игроки с краплеными картами. Подобные им не умели бояться радиации до Хиросимы и разучились её бояться чуть позже. Подобные им не умели бояться химического оружия до Первой мировой и разучились позже: худшее неизменно происходило не с ними и наблюдалось ими издали, из надежных убежищ.

Добавлю еще один фактор риска для цивилизации в целом: как показывают мои наблюдения, общество прошлого вне кризисов возглавляли на уровне легитимной власти те, кого можно назвать авантюристами. Они легко давали обещания и еще проще уходили от ответственности. Сформулирую иначе. Люди смогли программно отработать «защиту от дурака» для технических систем высочайшей сложности… и даже не попытались создать подобной защиты в рамках социума.

Насколько я понял при проведении ретроанализа, дизайнеры зачистки пытались снабдить управляемую, локализованную кроп-катастрофу «защитой от дурака», и даже убедили себя в её надежности. Но это была техническая защита.

Crop в английском – «обрезка». Допустимое толкование в дизайне – выделение фрагмента кадра. Суть кропа как научной программы, в моем понимании, сводилась к двум этапам. Первый – маркирование групп, подлежащих зачистке. Второй – быстрый взлом генных кодов, отмеченных маркером, и их разрушение до уровня, который исключает получение жизнеспособного потомства уже первого-второго поколения.

Я склонен полагать, что суть «защиты от дурака» в кроп-программе сводилась к бинарности или множественности спусковых триггеров. Иными словами, лишь совокупное влияние факторов давало старт процессу деградации генома, а по отдельности кроп-элементы должны были оставаться неопасными. Так, до внесения в материал маркеров не сработала бы их активация.

Однако в момент моей оцифровки в аэропорту Амстердама сложились и дали катастрофический результат именно «безопасные» факторы. Сейчас, шестьсот пятьдесят семь лет спустя, поздно задавать кому-либо вопрос «Почему?». То время кроме меня никто не помнит, и вряд ли указанный вопрос беспокоит живущих ныне.

– Почему, ну почему они не нападают? – пробормотал стратег союза городов Осса, глядя на смерч верховых, вьющийся под стеной.

Лето у южного моря еще цвело в полную силу. Рыжая пыльная степь давно высохла до звона, но следы свежести сохранились в складках лощин, сбегающих к морю. За жаркий сезон с моря трижды наваливались тучи, проливали дожди. Это – благословение для края. Не иссохли ручьи, не закаменели намертво русла малых рек, кустарник в лощинах сберег тусклую зелень. Благополучный год…

Степь приморья – широка. На её крепкой ладони стоит город Самах, продуваемый всеми ветрами. С высоких северных башен внешней стены просматриваются в подробностях и главное течение великой реки Идели, и многие её рукава и заводи. Южные башни позволяют взору окунуться в синь морскую, переходящую незаметно в синь небесную… Самах – город из числа старейших, ему более пяти сотен лет, для нового времени это настоящая древность! Как знает всякий житель, построен Самах не на пустом месте: у предков здесь были торговые и военные порты.

Много знаний, образцов машин и ценного имущества предков было собрано по окрестностям. Да и само место… поныне оно лучшее для проводки дальних поездов всех видов. Есть в Самахе и мачты дирижаблей, и морские закрытые бухты, и речные причалы, и находящаяся в ведении Капитанского союза зимняя база походников… Богат город, богат и многолюден. Потому и ценит себя, не желает поступаться хоть малой толикой вольностей. Сколько раз прибывали сюда гости из Оссы, сколько заманчивых обещаний они нашептали в уши здешних хранителей… Все зря. Самах – сам по себе. Здесь предпочитают тартар как основное наречие, строят храмы богам предков, хотя это вопиющая дикость.

Люди Самаха мнят себя наследниками великих торговцев и исследователей. В городе жаждут однажды открыть ворота и выйти в большую степь, и присутствовать там наравне с дикарями, чтобы затем вытеснить или подчинить их.

«И все же пока не вышли», – молча отметил Стратег великой Оссы. Уже лет двадцать его величают этим титулом, не добавляя имя, ведь он для юга человек уникальный и всякому заметный… Он лично прибыл в Самах для переговоров. И вот – стоит на стене вольного города.

Стратег усмехнулся, приопустил веки, спрятал азартный блеск взгляда. Степь… неведомая и дикая, полная угроз. Рядом с Самахом, всего-то в сотне километров, высятся скальные нагромождения и черными проломами зияют катакомбы, промытые под ними морем. Там, если верить сведениям, – вотчина бессчётной стаи волкодлаков, которые никого из двуногих не впустят в свои владения. Всюду вокруг города – дельта великой реки. При впадении в море она обнимает, окружает Самах десятками рукавов и заводей. Река полна разнородных рыб-шатунов, а уж сомы Идели – это ужас, ведомый всем походникам. Но ладно бы лишь они! Вне стен, к юго- востоку, лежат отравленные земли, далее в пустынях копятся болезни и поветрия, всюду в степи и в реке плодятся ядовитые гады и коварные кладочники, чьи личинки растут в плоти теплокровных и медленно убивают их… Есть в воде и ведьмины волосы – незримые, тончайшие нити-хищники, обычные для северных болот, но вымываемые дождями и в главное речное течение.

Жить в степи без помощи, тем более в зиму – невозможно, это много раз проверено охотниками и разведчиками. Но дикари-то живут! Сей факт уязвляет гордость населения городов. Создает ощущение неполноценности, будит сомнения. Не зря лично Стратег Оссы регулярно продумывает и рекомендует к распространению подробности того, как дикари якобы вымирают. Мол, давно бы издохли все, если бы их не поддерживали и не лечили из милости северные города и не оберегали боевые группы походных поездов юга.

В городах – верят. Но вне стен никто из горожан не может распространять сведения, как не может и собирать их. Даже Стратег, знакомый с докладами по всем городам приморья, степи, пустынь за морем и болот к северу – даже он не способен понять: что мешает ордам дикарей захватить города? Почему в спокойном прищуре глаз степняков, которые приходят к воротам, нет алчности и ревности?

Что для дикарей – город? Не далее как сегодня утром Стратег выходил за стены и наблюдал торг. Он прямо задал свой вопрос старику, которого по ряду признаков отнес к вожакам дикарей. Тот пожал плечами и ответил: «Город – место вне закона мира». Отвернулся и пошел прочь… Стратега посетила мысль, которую он постарался прогнать, запретил себе вспоминать. Додумать её и принять было бы… унизительно.