Юлия Марцинкевич - Вертикаль миров

Мама называет его «буддист», потому что на вопрос «Водку будешь?» он всегда отвечает «буду». Кроме шуток, в этом больше глубины, чем кажется. Дядю не беспокоят никакие мирские заботы. Ни деньги, ни комфортные условия, ни одежда. Он может спать на сырой земле и есть толчёную яичную скорлупу для удобрения огорода, думая, что это овсяные хлопья. Жаль, его тибетский храм начинается в огороде пьяного соседа и там же заканчивается.

Теперь, когда вы знакомы со средой моего обитания, я перейду к истории, которая со мной приключилась. Это началось, когда мне было семнадцать. Первая любовь, первые слёзы, первый экзистенциальный кризис. Да, именно он, потому что Родион (не лучшее имя для первой любви, но радует, что у судьбы есть чувство юмора) всякий раз колол меня вопросом о смысле и целях моего существования. Он учился на втором курсе факультета философии и, скорее всего, проходил на мне практику. Это всё равно, что ходить на айкидо и на свиданиях отрабатывать удары. Меня эти ментальные оплеухи шибко задевали.

Мне семнадцать, я только недавно отдала сестре куклу Барби и прекратила пересматривать «Короля Льва», а он хочет, чтобы я осознала суть бытия и своё предназначение. Меня давило чувство вины, собственной глупости и неполноценности. Ведь я не могла ответить на эти простенькие вопросы. Однажды Родион бросил меня. Это произошло в очереди к кассам Макдональдс.

Что-то вроде: «Я хочу чизбургер, колу, фри, соус барбекю и остаться с тобой друзьями, Рита».

Сначала я хотела шоколадный маффин. После его слов – исчезнуть. Меню предлагало лишь маффин.

Разгневанная и обиженная, выбежала на улицу. Я как вода: когда закипаю, тут же хочу испариться.

Мне кажется, чтобы оправиться от нелепого расставания, нужно совершить нелепость. Поэтому я пошла в парк аттракционов и купила билет на американские горки, чтобы как следует прокричаться. Может быть, мои вопли и были неудачно замаскированы под страх, но другого способа избавиться боли без лишнего внимания я не нашла.

Когда я вышла из кабинки, оператор аттракциона посмотрел на моё заплаканное лицо и спросил:

– Испугались? Первый раз?

Я кивнула. И правда ведь, первый раз. Первый раз я влюбилась и первый раз так жжёт в груди и давит в горле. Кричать больше не хотелось. Теперь окутала безбрежная меланхолия. Будь я героиней фильма, режиссёр бы попросил приглушить свет и запустить дождь. Как будто режиссёры не знают, что в такие тёплые и солнечные дни как сегодня люди тоже плачут.

Я начала плакать от того, что мир такой обманчивый. Такой многообещающий и такой малодающий. Мне снова понадобился шкаф, чтобы закрыться от мира и как следует предаться унынию.

Дома мама. При ней предаваться внутришкафным уныниям не хотелось. Я решила подняться на второй этаж, в дедушкин кабинет, чтобы погрустить красиво, хотя бы на балконе.

Поднялась вверх по скрипучим деревянным ступенькам. Попробовала открыть балкон – дверь не поддавалась. Я схватила с окна подушку, бросила на пол и села, опершись на шкаф. Смотрела на застеклённую полку, в которой, отражая лучи солнца, сверкали камешки оранжевого кварца, зеленого с лёгкими разводами нефрита, голубого аквамарина. Помню, как впервые увидела их. Мне было семь и я засовывала свой чуткий нос в каждый шкафчик, чтобы вынюхать чего-нибудь сладкого. Нос не почуял, но глаза заметили две коробки конфет. Невиданное сокровище! Я стала на носочки, отворила стеклянную дверцу и аккуратно потащила коробку на себя, оставляя квадратный островок чистоты на пыльной полке. Коробка оказалась слишком тяжёлой. Когда я её открыла, то и правда увидела сокровище: в каждой ячейке сверкал цветной камень. Одни были круглые и блестящие, другие пористые и многогранные. Тогда меня охватили разные чувства: с одной стороны, я нашла клад. С другой стороны, он не шоколадный. Можно ли считать истинным кладом то, что не шоколадно? При условии, что ты искал шоколад? Видимо, философский интерес во мне есть, просто не хотелось разделять его с…. Не хочу назвать с кем. На то есть, как минимум, техническая причина: у меня закончились бумажные платочки, я не могу больше плакать.

Дедушка увлекался геммологией, ездил на месторождения полудрагоценных камней, находил их, шлифовал и делал украшения. Особенно ценными для меня были его украшения ручной работы потому, что делались они одной рукой. Вторую дедушка потерял на войне, будучи двухлетним ребёнком. Немцы жили в доме его семьи. Однажды, один из незваных гостей решил пошутить над ребёнком, предложив положить гранату в раскалённую печь. Так дедушка лишился правой кисти. Он редко снимал перчатку с этой руки, а когда снимал, виднелись лишь два кругляшка кости.

Рядом с коробками из-под конфет лежали другие артефакты: наконечники турецких стрел, маленькие кусочки казацкой кольчуги, скифская печатка. Это были трофеи из археологических раскопок древних стоянок. Я просила деда вновь и вновь рассказать мне о тех временах и людях, которые тогда жили. То, что мой дедушка прикасался к далёкому прошлому казалось мне большим таинством и пахло чем-то магическим.

Я прислонилась головой к шкафу. Сзади послышался тоненький скрип. Повернулась. Не может быть! Дверь шкафа не заперта, она открылась! Мне всю жизнь было интересно, что там. И всю жизнь страшно. Что победит: страх или любопытство? Я не знала. Вдох, выдох. Не помогает. Вдох, выдох. Не работает. «В конце концов, не Нарния же там, будь взрослой, Ри!», – сказала я себе, встала и отважно дёрнула ручку шкафа. Там лежала огромная, несуразная, немного странная пустота. И висел лениво покачивающийся тремпель. То есть, дедушка запирал пустой шкаф? Никаких скелетов и драгоценностей? Голова кругом. Я перестаю понимать, что происходит. День-дурдень какой-то. По привычке, я села в шкаф и закрылась. Может, моя странная, но эффективная шкафная терапия сработает и в этот раз.

Я проснулась от того, что было тяжело дышать. Похоже, что шкафы – и впрямь не лучшее место для сна. Толкнула дверцу. Она возмутилась протяжным скрипом, но поддалась. Я тоже часто так делаю: возмущаюсь, но делаю то, чего от меня ждут.

И, видимо, я ошиблась дверью. Это только кажется, что когда выходишь из шкафа, нельзя перепутать дверь. А я… я вышла не туда.

Дело в том, что я рассчитывала стать на тёплый паркет дедушкиного кабинета. Вместо этого почувствовала под носками россыпи щебёнки.

Таки Нарния. Меня сковал дикий холод. Я всё ещё не понимала, что не так, но как только полностью вылезла из шкафа, едва не упала с крыши. Всего один шаг, всего несколько серых бугорков шифера отделяли меня от близкого знакомства асфальтом. Когда повернулась назад, шкафа уже не было.